Добрый ангел смерти

– Хреновый из меня путешественник, – искренне произнес я после недолгой паузы.

– Почему, – не согласился Джамшед. – Сюда дошел, значит, уже путешественник. А чего один, без женщины?

– Нет у меня женщины…

Джамшед задумался, потом обернулся и посмотрел на своих верблюдов.

– А зачем тебе Форт-Шевченко? – Джамшед снова посмотрел на меня.

Потрескивал костер, быстро поедая все новые и новые искореженные веточки кустарника, который Джамшед не глядя скармливал ему. И дочери его сидели тихо и неподвижно, словно бы и не слушали разговор.

– Я из Киева, – заговорил я медленно, пытаясь ответить так, чтобы не обманывать, но и не раскрывать полностью цель моего путешествия. – Хотел посмотреть на места, где Шевченко служил…

– Ты украинец? – удивился Джамшед.

– Нет, русский. Но живу в Киеве, всю жизнь…

Джамшед закивал.

– Хорошо бы тебе с Акырбаем встретиться, – задумчиво покачивая головой, произнес он. – Акырбай про акына Шевченко много знает. Он с его родней дружил…

– С какой родней? – удивился я.

– С казахской родней… С прапраправнуком, пока тот не потерялся в Каратау. Там вроде и теряться негде, а пошел и пропал…

– Да не было у него ни сыновей, ни внуков, – сказал я довольно резко.

– Ну, жениться он, ясное дело, не мог. Солдатам не разрешено было. А сына ему одна казашка, дочь пастуха, родила… С тех пор род продолжался, и в нем все мужчины хорошими акынами были. И последний, который в Каратау пропал, тоже славный акын был. Очень хороший был акын… Еще в советское время мог на ходу любую статью из «Правды» стихами пересказать. Вот какой был акын! Я такого ни до, ни после не слыхал!

А дочери Джамшеда сидели неподвижно и молча, как сфинксы, и стало мне от этого как-то не по себе. Даже верблюды или верблюдицы – и те шевелились, фыркали, издавали какие-то звуки, а от Гули и Наташи – ни вздоха, ни дыхания. А мне вдруг так захотелось женский голос услышать. Тем более что слышал я, как они с отцом разговаривали, пока я в юрте лежал.

– Джамшед, – осмелев, спросил я. – А почему они молчат? – И я кивнул на девиц.

– Мужчины разговаривают, – спокойно объяснил Джамшед.

Потом улыбнулся, словно догадался о моем желании. Что-то сказал дочкам по-казахски. Наташа сходила в юрту и вернулась с каким-то музыкальным инструментом, похожим на мандолину. И она запела, перебирая пальцами струны.

Пела она по-казахски. Ее приятный голос завораживал и, обладая какими-то магнетическими нотками, словно провоцировал на подпевание. Но хоть мелодия и была несложной, я даже подмурлыкивать не решился. И вдруг заметил, что пока Наташа пела, Гуля внимательно смотрела на меня, внимательно и очень смело. Я обомлел под ее взглядом, который словно светился в наступившей ночи, подсвеченной только костром и глубоким синим небом. Испуганно я перевел взгляд на Джамшеда и увидел в его глазах постоянную улыбку, но теперь эта улыбка словно ожила. А песня Наташи продолжалась и продолжалась, и я уже подумал, что их внимательные взгляды как-то связаны со словами этой непонятной мне песни.

Самым удивительным было то, что я не ошибся.

– Это песня про путника, которого спасает верблюдица и приводит в дом, где живут две девушки, – объяснил мне, когда стало тихо, Джамшед.

Я обалдел. Сначала не знал, что и сказать. Потом все-таки спросил:

– А что потом с этим путником в песне происходит?

– Отец девушек предлагает ему выбрать одну из дочерей, чтобы вместе с ней продолжить путь. Одна из дочерей красивая, вторая – нет. Одна его никогда не полюбит, вторая будет любить и помнить о нем всегда. Но он выбирает не ту, которая будет любить его, и уходит вместе с ней…

– А потом? – спросил я, облизывая пересохшие губы.

– Она не допела, – сказал Джамшед и сам вздохнул. Я перевел взгляд на Наташу. Она сидела молча, опустив свой инструмент на песок. Я посмотрел на Гулю и снова встретился с ее внимательным взглядом. И тут же отвел глаза, все еще сбитый с толку словами этой песни.

– У вас вода есть? – спросил я, чтобы отвлечься. Джамшед посмотрел на Гулю. Она сходила в юрту и вернулась с большой чашкой в руке. Протянула мне – чашку. Я отглотнул – это снова было что-то похожее на кефир.

– А чистой воды вы не пьете?

– Пьем, – ответил Джамшед. – Когда больше нечего…

Я замолчал. Допил этот кефир. Опустил чашку на песок.

Посмотрел на Наташу.

– Извините, а вы дальше слова этой песни знаете? – спросил я ее.

Она испуганно посмотрела на отца, словно ждала от него помощи.

– Знаешь, она ее на ходу придумала… Она у нас тоже акын, но никому нельзя говорить об этом. Женщинам не положено. Узнают – никто в жены не возьмет… А не допела потому, что всякая полная история заканчивается плохо или вообще не заканчивается… Хороший акын даже известные песни с плохим концом не всегда допевает…

У меня опять пересохло во рту, и я попросил еще попить. И снова Гуля сходила в юрту и наполнила мою чашку.

– Тебе какая из моих дочерей нравится? – спросил вдруг Джамшед.

Я обалдело посмотрел на него. Но он отвел мой взгляд своим в сторону девушек.

– Гуля, – признался я.