Добрый ангел смерти

— С досмотром дешевле — триста долларов, но, сами понимаете, все придется перевернуть, распаковать… А без досмотра — пятьсот.

— Но у нас только песок… — произнес я и тут же пожалел о сказанном.

— Песок? Из Казахстана на Украину? — Улыбка азербайджанца растянулась почти до ушей. — Слушай, у вас там песок кончился, да? Сказки рассказываешь?..

Мы ваш песок по песчинке досмотрим — год здесь стоять будете!

— Все в порядке, все в порядке… — Петр поднял ладонь, останавливая таможенника. — Заплатим без досмотра.

Мне показалось, что азербайджанец даже огорчился, будто он только-только собирался хорошенько покричать, поставить нас на место, а мы уже сдались, ручки подняли и готовы выполнить все его пожелания.

— Ладно, — после минутной паузы, убрав улыбку с лица, сказал он Петру. — Неси пошлину.

Пока Петра не было, таможенник с интересом разглядывал повязку на моей голове.

— Что, с полки упал? — спросил он, снова улыбнувшись.

— Да.

— Надо осторожно ездить, это тебе не СВ.

Я кивнул, боясь, что если опять что-нибудь скажу — пошлина может вырасти.

Наконец, выдав таможеннику пятисот долларов и подождав несколько минут, пока он их три раза пересчитывал, мы возвратились в купе.

Молча сидели. Ждали отправления состава. Впереди нас было еще вагонов двадцать, и мы слышали урывками разговор на русском языке. Видно, мы были далеко не единственными сопровождающими в этом составе.

— Вин навить паспорты нэ пэрэвирыв! — удивленно произнес Петр.

— Мы же заплатили за «без досмотра», — сказал я. — Он и в купе не зашел, и с нашими красавицами не познакомился.

— Ну цэ слава Богу, — выдохнул Петр. «Этому таможеннику и в голову прийти не могло, что с нами едут женщины», — подумал я.

Глава 59

Состав шел медленно. За незакрывавшимся окном продолжалась ночь.

Азербайджан остался позади, и мы снова лежали на своих полках в ожидании утра.

Спать не хотелось, и я время от времени свешивался со своей верхней полки и заглядывал в окно. Иногда мой взгляд выхватывал из темноты южной ночи далекий огонек корабля или шхуны. Огоньки словно передавали моим мыслям некую романтическую энергию. Это была энергия сна, а не бодрости. И в конце концов я заснул с улыбкой облегчения на лице. Я ее чувствовал, эту улыбку. И снова мне снился странноватый сон, в котором я был украинцем, только теперь уже не героем, а бежавшим из турецкого плена оборванцем. Шел вдоль болгарского берега, срывая на ходу гроздья дикого винограда. Потом присоединился к цыганскому табору и вместе с ним добрался до Буковины, помогая цыганам красть лошадей и раскаленным в огне костра железом выжигать их хозяйские клейма. Странный был сон, но еще более странным было то, что во сне все — и болгары, и цыгане, и я сам говорили на красивом, литературном украинском языке, словно все мы были персонажами какого-то романа.

Уже проснувшись, я с полчаса лежал на спине и думал: уж не близкое ли соседство с нашим песком рождает такие странные сны?

А за окном уже поднималось солнце, и снова между нами и морем медленно проезжали виноградники.

— Дывно, — вздохнул Петр. — Мы всэ йидэмо и йидэмо и нэ знаемо, що там, з иншойи стороны вагона? Там мають буты горы, а мы их нэ бачымо…

Утром доедали уже подсохший лаваш, запивая его чаем. Настроение у всех было бодрое, словно все самое плохое осталось позади.

После завтрака Галя сняла с моей головы повязку. Осмотрев ссадину, сказала, что все в порядке. Снятая повязка полетела в окно.

— Ты знаешь, — Петр наклонился над столом ко мне поближе. — Мэни дывный сон снывся, про Шевченка, алэ росийською мовою… Начэ вин загубыв якийсь ключык и потам шукав його, шукав, довго шукав…

Видно, выражение моего лица показалось Петру более чем странным. Я действительно прикусил губу и прищурился, проведя параллель между украинским языком, пробравшимся в мое сновидение, и Шевченко, заговорившим по-русски в сновидении Петра. К тому же припомнился и золотой ключик, найденный в песке, а теперь лежавший в кармане рюкзака.

Петр открыл рот и еще ближе подался вперед, словно собираясь что-то сказать. Но, выждав минутную паузу, не сводя с меня прищуренного внимательного взгляда, он спросил:

— А чого ты так здывувався?

Я улыбнулся.

— А мне последние сны на украинском снились, и сам я по-украински в них говорил. Петр пожал плечами.

— Ну и що? — спросил он, выпрямив спину и бросив быстрый взгляд на сидевшую рядом Галю. — Мэни в дытынстви снылось, що я разом з битламы по-английськи спиваю, и розмовляв я з нымы ангйийською. А в школи я нимэцьку вывчав… Цэ ж тилысы сны.

— Только сны, — согласился я.

— А мне тоже сны по-русски в детстве снились, — присоединилась к нашему разговору Гуля.

— Это оттого, что у вас в Казахстане слишком много русских, — сказал Петр.

— Пэтю! — Галя укоризненно посмотрела на своего черноусого.

— Ну их везде много, — добавил Петр, решив, что этим дополнением он как-то смягчит смысл сказанного.

Меня вдруг стал разбирать смех. Петр посмотрел на меня удивленно, а я уже вовсю смеялся. Мне совершенно не к месту вспомнился анекдот о том, как новый русский пришел к старому еврею и сказал: «Папа, дай денег!»