Читаем Добрый доктор Гильотен. Человек, который не изобретал гильотину полностью

ГИЛЬОТЕН (с упоением). Конечно! Нужна машина! Мы обратимся к нашим ученым. В век Революции передовая нация должна казнить передовым способом!

САНСОН. Браво!

ГИЛЬОТЕН. Механизируем вашу работу! С наслаждением общаюсь с вами! Нечасто встретишь такого думающего палача.

САНСОН. Все — для блага Отечества, гражданин… И у меня уже есть на примете один изобретатель.

САНСОН. Вечером ко мне пришел Шмидт — немец, настройщик пианино, один из тех двух-трех людей, друживших со мной в те годы.

Дом палача Сансона. Входит Шмидт.

САНСОН. Воскресными вечерами мы с ним играем дуэтом — он на клавесине, я на виолончели. И моя жена Мари — у нее отличный голос — поет… Да, наконец, я женился. С возрастом страсти улеглись, и дочь палача из Марселя дала мне тихое семейное счастье… Шмидт — прекрасный механик, и я поведал ему о своих затруднениях.

Шмидт и Сансон играют арию Орфея. Мари, Шмидт и Сансон вместе нежным хором поют: «Потерял я Эвредику, Эвредики больше нет…»

ШМИДТ. Надо, чтобы твоя приводила человека в горизонтальное положение… Она самая удобная для любого механизма… (Все втроем продолжают петь: «Потерял я Эвредику, Эвредики больше нет… Больше нет!») Жди моя до воскресенья… Моя будет думать.

САНСОН. И чудо! Уже в следующее воскресенье Шмидт придумал. Я позвал Гильотена. В то воскресенье у нас, как всегда, проходил музыкальный вечер…

Сансон, Шмидт, Гильотен и Мари — жена Сансона. Мари поет: «Потерял я Эвредику, Эвредики больше нет… Больше нет!»

САНСОН. Гражданин Шмидт изучил все способы, применявшиеся прежде. Сохранились две немецкие гравюры Луки Кранахского и одна итальянская — Ахила Бончи, рисующие механические способы казни. (Разворачивает чертеж.)

ШМИДТ. Но моя сделала сама. Ставь два столба, и между ними висит лезвие. Она двигается между столбами.

САНСОН. Осужденный при этом лежит на животе, привязанный к доске.

ГИЛЬОТЕН. Прекрасно! Использует право на последний отдых… К тому же это не только поза отдыха — это поза любви, если хотите… Это важно для наших депутатов-гуманистов.

ВСЕ (поют). «Потерял я Эвредику… Эвредики больше нет…»

ШМИДТ. Она… осужденный кладется на доску точно под лезвие. Лезвия опускается и поднимается при помощи рычага. Раз (радостно) — и лезвия летит прямо на шею.

САНСОН (поясняя). Дернул веревку — и уже лезвие скользит между двух перекладин и точно падает на шею осужденного. Как это облегчит наш нелегкий, вековой труд!

ГИЛЬОТЕН. Браво! Браво! (Все по очереди целуют Шмидта.) Сегодня счастливейший день моей жизни!

ВСЕ (поют хором страстно). «Потерял я Эвредику… Эвредики больше нет».

ШМИДТ. Но мой не хочет вмешивать себя в этот штук. Не надо говорить про мой.

САНСОН. Я предлагаю назвать этот… не побоюсь слова «великий»… великий механизм в честь главного энтузиаста — доктора Гильотена!

ВСЕ (хором). Гильотина!

ГИЛЬОТЕН (прослезившись). Благодарю вас за доверие, друзья мои…

САНСОН. Однако в Национальном Собрании потребовали медицинского заключения. Первый медик Франции — лейб-медик короля месье Луи Дерю находился в Версале. И я отправился к нему… Как изменился великий дворец! Я шел по пустым великолепным залам… Несколько слуг с жалкими, испуганными лицами, увидев меня, тут же попрятались… Пока я ждал приема, слышался грохот колес по булыжнику. Это уезжали кареты. Вчерашние вельможи — «наши», как их звала Мария-Антуанетта, спешили покинуть опасный дворец и своих владык.

ЛЕЙБ-МЕДИК. Здравствуйте, месье Сансон.

На столе, покрытом зеленым бархатом, Сансон раскладывает чертеж.

Потом на доске, висящей на стене, мелом чертит топор гильотины — в форме полумесяца.

ЛЕЙБ-МЕДИК. Его Величество, конечно же, заинтересовался подобной переменой в исполнении наказаний…

САНСОН. Безвластный король номинально оставался главой нации. К тому же король… обожал слесарничать!

Входит король в черном камзоле. Нарочито не замечая Сансона, он рассматривает на доске рисунок топора.

КОРОЛЬ. М-да. (После паузы доктору Луи.) Что думаете вы?

ЛЕЙБ-МЕДИК. Мне кажется, это весьма удобно…

КОРОЛЬ. Удобно… (Усмехается.) Очень удобно… М-да… Но уместен ли тут такой изгиб? Я говорю о форме лезвия. (Подходит к доске.) Лезвие подобной формы придется впору не каждой шее. Для одной оно будет чересчур велико… В то время как толстую шею ваше лезвие даже не охватит…

САНСОН. И тут я инстинктивно взглянул на его шею, которая была хорошо видна из-под тоненьких кружевных воротничков. Шея короля явно превышала размер, заданный Шмидтом лезвию гильотины…

КОРОЛЬ. Я уверен, что куда правильней… вот так!.. (Король заменяет полукруг лезвия одной косой линией. По-прежнему не оборачиваясь, стараясь не глядеть на Сансона, обращается к лейб-медику.) Видимо, это тот человек? Спросите его мнение о моем предложении…

САНСОН. Думаю, замечание Вашего Величества превосходно. (На лице короля появляется довольная улыбка.)… Я было откланялся, но уехать мне не удалось…

Играют тревогу.

Вбегает командир швейцарских гвардейцев.

КОМАНДИР. Ваше Величество! Голодные женщины… Они вооружены… Подходят к ограде дворца!

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное