Добрый доктор Гильотен. Человек, который не изобретал гильотину

ЛЕЙБ-МЕДИК. Значит, это новый. Качаются вместо фонарей… Ибо фонари все разбиты… хлеба нет… Почему после революции все исчезает? (Сансон молчит.) А вы уже… боитесь разговаривать… При короле не боялись… Что делать, свобода, равенство, братство!.. Дергайте! (Крик овцы.) Король вчера решил выехать в Сен-Клу на пасхальную литургию. Но национальные гвардейцы ему не разрешили. И наш великий революционер маркиз Лафайет, командир гвардейцев, не смог уговорить кучку своих негодяев. Они уже не подчиняются ему. Власть захватывает городская коммуна, то есть чернь!.. Поверьте, скоро и Лафайет, и герцог Равенство выпьют напиток, который сами приготовили.

САНСОН (по-прежнему не отвечая.) Последняя овечка… Дергайте! (Крик овцы.) Браво! Его Величество оказался прав. Это идеальный вариант лезвия… Гильотина готова!

Андре Кастело. Драмы и трагедии истории (2008)

Приведенный ниже отрывок — это фрагмент книги французского историка Андре Кастело (перевод с французского Л. Д. Каневского). Приводя этот фрагмент, мы лишь позволили себе исправить некоторые неточности в переводе имен собственных, приведя все в соответствие с теми написаниями, которые являются правильными и практикуются в этой книге. Вообще, если честно, этот перевод очень странный…

Доктор Игнас Гильотен славился своей любо вью к «страдающему человеку». Его постоянно вдохновляла одна идея — как сделать так, чтобы осужденные на смертную казнь люди при исполнении наказания не чувствовали боли, а если и чувствовали, то совсем чуть-чуть… Короче говоря, он хотел оказать большую услугу смертникам.

Страшные рассказы о казнях не давали сердобольному Гильотену уснуть, о чем нам рассказывает Ленотр: «Речь шла о казни двадцатидвухлетней девушки, Элен Жийе, убежденной детоубийцы. Появившийся на эшафоте одновременно с осужденной, двумя священниками-иезуитами и двумя капуцинами палач обратился к публике с просьбой о снисхождении к нему. Утром он исповедывался и причастился, чтобы набраться мужества, но все равно, несмотря на то, он дрожал всем телом. Он объяснил это донимаю щей его уже несколько дней лихорадкой и попросил своих помощников простить его, если он не исполнит, как нужно, своих обязанностей. Он опустился на колени перед своей жертвой и стал просить у нее прощения за то зло, которое он ей причинит, просил благословения у священников. Наконец, он был готов. Взмахнув топором, он нанес ей первый неловкий удар, рассекший ей нижнюю челюсть; толпа заулюлюкала, стала бросать в палача камни. Тот, бросив свой топор, стал просить, чтобы убили его, палача, вместо его клиентки. Но тут на эшафот взобралась какая-то женщина, это была «палачиха», жена палача. Она, подняв с пола топор, потребовала от мужа продолжить казнь. Тот согласился, занес топор над головой и нанес та кой же неловкий удар, раздробив плечо своей жертве. Снова толпа заулюлюкала, снова полетели камни в палача; палач, спустившись с эшафота, бросился наутек; на его место встала жена; она пыталась ударами ног прикончить девушку, но ей это сделать не удавалось; — тогда она, привязав к ее шее веревку, стащила ее с эшафота, где с помощью ножниц пыталась отрезать ей голову; священники, и иезуиты и капуцины, бросились прочь. Толпа вырывала из рук «палачихи» ее жертву. Девушку, искромсанную острыми ногтями этой мегеры, с трудом оттащили, а палача с женой толпа растерзала прямо возле эшафота».

<…>

Вне всякого сомнения, в новую, новаторскую эпоху следовало бы просто отменить смертную казнь, и дело с концом, но Игнас Гильотен, к сожалению, не обладал смелостью, свойственной одному из его молодых коллег, некоему Максимилиану Робеспьеру, тогда совершенно не известному никому человеку, который, скажем мимоходом, был, как это ни стран но, одним из немногих противников высшей меры. Может, прорицательница предрекла ему, что он тоже умрет на эшафоте? Мысль о страшных муках приговоренных к казни постоянно занимала Гильотена, и вот, собрав все свое мужество, он 1 декабря 1789 года осмелился подняться на трибуну Национального учредительного собрания. Его инициатива о введении единого наказания для всех сословий без исключения, сообразно только одной степени преступления, там была поддержана. Теперь все были уравнены в правах перед смертью, и отныне главным орудием казни становилась виселица. Вот почему Шарлю-Анри Сансону пришлось расстаться со своим легендарным красным облачением и нацепить на себя коричневый сюртук с пуговицами и круглый цилиндр. Теперь уже не будет «человека в красном» возле колеса и плахи, но Игнас Гильотен не мог удовлетвориться таким своим полууспехом.

Он испытывал непреодолимое отвращение при одном только взгляде на виселицу, на которой трупы казненных сильно обезображивались и подолгу выставлялись на обозрение любопытным. Он хотел сделать так, чтобы казнь жертвы осуществлялась без особых страданий, чтобы неким образом лишить удовольствия толпу, всегда жадную до подобных варварских зрелищ.