Добрый доктор из Варшавы

Родители Сэмми были талантливыми музыкантами. Сев за пианино, мальчик может подобрать на слух любую мелодию. Изо дня в день Миша видит, как новичок стоит у окна на верхней лестничной клетке и слушает, как во дворе соседнего дома, где живут поляки, мальчик играет на гармонике.

– Если б я мог, – шепчет он Мише за ужином, – я бы купил себе такую же. Если б у меня были деньги.

– Но ведь у тебя есть деньги, – напоминает Эрвин. – Разве у тебя не выпало два зуба с тех пор, как ты живешь здесь? Разве ты не знаешь, что, когда ты отдаешь зуб пану доктору, он делает запись в тетрадь и откладывает для тебя злотый?

У Сэмми загорелись глаза. Собственные деньги. Он резко поворачивается к пану Мише, на маленьком длинноносом лице с торчащими по бокам большими ушами вспыхивает надежда.

– А этого хватит?

– Должно хватить.

И вот они отправляются выбирать для Сэмми гармонику. Путь лежит через Саксонский парк, впереди шагают мальчики. Эрвин невысокий, плотно сбитый блондин с круглыми блестящими голубыми глазами. Сэмми повыше, у него длинный нос с горбинкой, торчащие уши, на голове темные тугие кудри. Эрвин, энергично размахивая руками, пустился в рассуждения, как провернуть выгодную сделку. Сэмми внимательно слушает его советы, как нужно торговаться и не уступать, кивает в ответ.

На Маршалковской, где полно солидных учреждений и лавок, они заходят в музыкальный магазин и покупают блестящую гармонику с красивым глубоким звуком.

Сэмми несет ее, будто святыню. После первых попыток вместо свистящих звуков у него наконец получается вывести трель знакомой мелодии. София аплодирует – они с Мишей идут позади мальчиков.

Внезапно их внимание привлекает толпа вокруг газетного киоска, люди буквально выхватывают свежий номер из рук продавца.

На плакате перед стойкой для газет второпях нацарапана от руки главная новость.

Гитлер аннексировал Австрию.

– Может, теперь он успокоится, – говорит София, хотя настроение у всех испорчено.

* * *

Несколько недель спустя Гитлер вводит войска в Чехословакию и объявляет Судетскую область частью рейха.

– Почему никто в цивилизованном мире не делает ничего, чтобы остановить этого сумасшедшего? Что еще придет ему в голову, куда он направится дальше? – возмущается госпожа Розенталь, штопая на кухне чулки.

Господин Розенталь выключает радио. Худощавый, с сединой в волосах, он энергично трясет рукой с зажатой в ней трубкой.

– Все эти заявления, что часть Польши исконно немецкая земля, – пустые слова, не больше. Он никогда не посмеет войти в Польшу.

* * *

С белых дрожек, увитых белыми розами и гвоздиками, Сабина застенчиво смотрит вниз. Фата с приколотым сбоку шелковым цветком плотно облегает ее голову, как у средневековой принцессы на картине. Лютек взмахивает цилиндром, и белый конь трогается. София и Кристина машут руками изо всех сил, госпожа Розенталь утирает глаза. Она берет мужа за руку, и они смотрят, как карета удаляется по улице Тварда к площади Гжибовского.

Миша стоит рядом с Софией, на нем новый костюм, отцовские часы лежат в кармане жилетки. Обе его сестры, кудрявая белокурая Нюра и Рифка с косичками по плечам, сейчас учатся в Варшаве. И госпожа Розенталь взяла их под свое крыло. Все они стоят на тротуаре рядом с Розой и ее молодым мужем в толпе соседей и друзей, которые знают Сабину с малых лет. Все машут вслед тронувшемуся экипажу и желают молодым счастья. Со двора выходят музыканты и начинают играть на кларнете и аккордеоне. Чтобы продлить очарование момента, экипаж делает по площади два круга, а потом удаляется по улице Тварда и сворачивает в переулок. Там, в стороне от маленькой площади, прячется крошечная синагога Ножиков, белая и прекрасная, как свадебный торт.

Приглашенные на свадьбу, взявшись за руки, болтая и улыбаясь, небольшими группами проходят в здание. Внутри синагоги их окутывает торжественный запах полированного дерева, горячего воска, и они затихают в предвкушении обряда. Кантор здесь славится тем, что от его пения плачут все присутствующие, а ведь так и должно быть на хорошей свадьбе. Во время обряда Сабина и Лютек стоят под резным мраморным навесом. Каждый из молодоженов наступает на стакан, обернутый салфеткой, и давит его. Этот обряд – напоминание о разрушении Иерусалима. И вот уже снова все выходят на улицу, залитую апрельским солнцем, фотографируются, а потом мама говорит, что пора идти в зал торжеств, где их ждут угощение и музыка.

* * *

Позже, когда начинаются танцы, София вспоминает о своих кружевных перчатках, подарке Сабины. Должно быть, оставила их в синагоге. Она потихоньку выходит из зала, чтобы забрать их.

В синагоге никого нет. Она вдыхает умиротворяющий воздух и озирается. Как хороши эти резные ширмы, да и само изящное, белое с позолотой здание. Однажды это произойдет. Именно здесь, и больше нигде. Миша будет ждать ее под навесом, а она пойдет ему навстречу.

София выбегает из синагоги и бросается через двор, не в силах больше переносить разлуку с ним, бежит к залу торжеств синагоги Ножиков, откуда слышны музыка и пение.

* * *