Добрый медбрат

В офисе прокурора округа Эссекс на десять детективов приходится около четырехсот звонков в год. Брон был солдатом в партизанской войне, где каждый гражданский мог оказаться врагом. Поначалу это было весело, но, как и большинство детективов, Тим очень скоро понял, что бессилен удерживать границу между миром насилия и личной жизнью. Ньюарк был жестоким местом. В Ливингстоне на Брона писали жалобу каждый раз, когда он ругался на человека; в Ньюарке люди были счастливы уйти с целыми ребрами, а на жалобы, которые время от времени все же поступали в отделение, никто не обращал внимания, и о них забывали за бесконечным потоком дел. Тим многому научился, провел годы с пользой и скопил наград. Он понял, что не имеет значения, было ли тело найдено в реке, на путях или на углу дома, потому что в девяносто девяти из ста случаев все начиналось с наркотиков, а заканчивалось пистолетом. Он понял, что, когда он звонит матери, чтобы сообщить о смерти ее сына, она, прорыдавшись, сразу спрашивает о деньгах. Тим не понимал, почему они все знали о том, что штат выплачивает субсидии семьям жертвы, и почему после их получения им становилось плевать. В девяносто девяти случях из ста семья никогда не перезванивала по номеру на его визитке и не спрашивала: «Вы поймали того, кто это сделал?» Он не думал, что трущобы Ньюарка приучили этих матерей быть готовыми к насильственной смерти или тюремному заключению своих детей, он думал: «Им на это наплевать, а мне должно быть не все равно? Это какая-то чушь». Каждый день приносил еще больше мертвых детей, и день после него тоже. Через какое-то время сложно было понять, где плохие парни, а где хорошие.

Одно конкретное дело стало для Тима началом конца. Оно сразу казалось необычным, потому что было совершено на улице, но не было «уличным»; к тому же, возможно, оно было «горячим», потому что жертвой был белый представитель среднего класса с племянником в полиции штата. Этель Дюрьеа была уважаемой пятидесятилетней медсестрой, которую застрелили на тротуаре в богатом пригороде Ньюарка. Ее тело нашел в снегу человек, вышедший на пробежку. Рядом лежала ее нетронутая сумка. Не было ни свидетелей, ни зацепок, ни подозреваемых, ни улик, кроме самой пули. Этот звонок достался Тиму, но дело было стопроцентным «висяком». Прошел год, прежде чем Тим смог найти пистолет, из которого была выпущена эта пуля, и еще полгода, прежде чем он связал этот пистолет с многомиллионным мошенничеством со страховками. Кто-то в реанимациях местных больниц продавал частную информацию о пациентах местным адвокатам. У некоторых адвокатов были связи среди политиков. Начало казаться, что убийство сестры Дюрьеа было способом заткнуть ей рот. Начальство сказало Тиму забыть про это дело. Он проигнорировал предупреждения и был временно переведен из отдела убийств в «отряд резиновых пушек» – так сам Тим называл тех, кто работал в здании суда.

Постепенно он начал понимать: «висяк» останется висяком, или о пенсии можно забыть. Однако в деле Дюрьеа что-то его зацепило, так же как в его первом деле об убийстве. Тим сблизился с семьей убитой, и поимка убийцы стала для него личным делом. Он изо всех сил старался не замечать мира, в который попал, и так и не понял то, что поняли все семьи, живущие в трущобах: не каждого преступника суждено поймать. Он думал, что его работа заключается в том, чтобы обеспечить душе Этель Дюрьеа спокойный сон. На самом деле, как он начал осознавать, его работа заключалась в том, чтобы обслуживать машину власти. Он мог чистить улицы и сажать дворовых мальчишек, но идти против машины не мог. «Горячее» дело стало «холодным», и ни семья, ни пресса так и не узнали, что он нашел пистолет, которым убили Этель Дюрьеа{171}. Но Тим знал. И хотя он старался не признавать эту сумасшесдшую мысль, но призрак Этель Дюрьеа тоже знал. Она все еще была рядом, расплывчатым пятном на периферии его взгляда. Она не была жертвой – она была женщиной в окровавленной форме медсестры, не выходящей у него из головы. Вскоре это отразилось и на его руке, где появилось нечто вроде сыпи размером с сигаретный ожог. Каждый день она росла, пока, наконец, не покрыла половину его тела. С тех пор как десять лет назад Тим бросил пить, он ни разу не брал больничный. Теперь же он начинал тонуть. Он остался дома с женой Лори и сыном Коннором, размышляя и молясь. А затем свалил из Ньюарка ко всем чертям.

Спустя тридцать минут езды по шоссе Гардент-стейт асфальт темнел, а дорога становилась ровнее. Съезд номер 140А на трассу 22 в Сомервилль, Нью-Джерси, округ Сомерсет. Никаких банд на углах, только аккуратные маленькие домики с американскими флагами и верандами вместо высоток в гетто и сверкающий новенький офис окружного прокурора напротив исторического центра города. В Сомерсете был самый высокий доход на душу населения в Нью-Джерси – четвертый округ по стране. Именно в таком месте можно было нажать на тормоз, чтобы спокойно пересечь финишую черту на пути к пенсии.