Добрый мир

комнатам, натыкаясь то на мебель, то на Агнию Семеновну, подолгу стоял у

окна без движения, словно что-то припоминая, а потом затопил печку. На

встревоженный вопрос матери — зачем он это делает, ведь красно лето на

дворе! — он ничего не ответил. Только через минуту, будто спохватившись,

извиняющимся тоном сообщил, что давно не видел огня. Агния

Семеновна не на шутку встревожилась. Но еще больше

напугало ее внезапное Генкино возбуждение.

— Мама, одевайся! Сколько времени?! — он вскочил на ноги и едва не

упал, до этого на корточках сидел у печи.

— Куда?

— Сколько времени? Библиотека еще работает?!

— Да, до девяти...

— Ну одевайся же скорей! Я не записан! Ну пойдем же!

Агния Семеновна быстро переодевалась.

— Ты хотя бы объяснил мне...— пыталась она как-то собраться с

мыслями. Но Генка буквально осатанел:

— Пойдем! По дороге!

Крепко держа мать под руку и почти заставляя ее бежать, он в крайнем

возбуждении объяснял ей ее действия:

— Ты сейчас возьмешь у них все про шахматы, поняла? Все, что у

них есть! Учебники,

сборники партий — все! Мне нужно, я тебе

потом расскажу...

Агнии Семеновне подобрали четыре книги, больше дать отказались.

Но среди них был хороший толстый учебник, и Генка остался доволен:

— Молодец, спасибо! Ты, мам, не думай, я

в порядке. Мне только очень надо. Ты же знаешь, они все играют, а

мне... а я тоже хочу

с ними играть, понимаешь! Ты же сама говорила, что надо быть в курсе!

Сейчас, по пути домой, он выглядел немного спокойнее, чем полчаса

назад, и у Агнии Семеновны отлегло от сердца. Тем более что в

действиях сына стал просматриваться хоть какой-то смысл.

Дома он сразу же разыскал в кладовке шахматы. И с этой ночи в доме

у них началась странная жизнь.

Он приходил с работы и, наскоро похватав еды, исчезал в своей

комнате. Агния Семеновна до предела убавляла в телевизоре звук и терпеливо

ждала десяти. В десять он выходил на программу «Время», бледный и

измученный. Каждый раз Агния Семеновна заводила разговор о том, что так

жить нельзя, что так в конце концов можно заболеть и что любое увлечение

должно быть разумным. Но сын только улыбался и просил за него не

беспокоиться.

После «Времени» они гуляли. Шли не спеша к набережной или к

центру и рассказывали друг другу о жизни.

— Сегодня помидоры пасынковала,— делилась Агния Семеновна

своими заботами.— Какие-то хилые они у нас нынче. И на яблонях червячок

завелся. Ты бы посмотрел?

— Ага, мам, посмотрю. Я сегодня опять играть отказался. Чуть не

согласился, когда Илья Тимофеевич звал, но все же волю проявил. Мне еще

часы освоить надо. Ты не против, если я куплю шахматные часы?

В половине двенадцатого странная жизнь за Генкиной дверью

продолжалась вновь. Агния Семеновна вслушивалась в звуки этой жизни, и

тревога опять закрадывалась ей в сердце. Там, за дверью, по деревянным

полям грохотали воинственные армии, там яростно трубили слоны, ржали

истекающие кровью кони и рушились троны. Там тяжко скрипели половицы и

чей-то чужой голос ликующе вскрикивал: «Ага! Победа! Король умер!»

Впрочем, все это было совсем не так громко. Никто не кричал. Скорее, там

бормотали. Сын и в детстве любил играть вслух.

Вскоре в доме появились часы, и Агния Семеновна приобщилась к

этой удивительной жизни. Она никогда не играла в шахматы и не знала даже,

как ходит конь, но сыну нужен был спарринг-партнер, и она стала этим

партнером. Это была очень смешная игра. В этой игре было совершенно не

важно, прыгнет конь буквой «г» или скакнет напрямую через всю доску. Здесь

важно было одно: после каждого хода правая рука должна была нанести

аккуратный удар по кнопке часов. Ход — удар, ход — и снова удар. Невинная

забава эта продолжалась несколько дней.

Наконец Генке показалось, что он готов.

Несколько дней он с глазами голодного кота ходил вокруг играющих и

ждал, когда его пригласят. Но его не приглашали. Наверное, привыкли к его

отказам. Тогда, не в силах больше бороться с искушением, он решился

предложить себя сам.

Дело было в обед. Калачов, высадив подряд троих или четверых, как

два месяца назад, потребовал настоящих мужчин. Он вообще здорово играл,

когда бывал в ударе.

— Ну, кому еще отомстить? — наслаждался своей непобедимостью

Калачов.— Кто там следующий?

— Отомстите мне! — торопливо сказал Генка и принужденно

улыбнулся.

—

Вот это новость! Ты откуда? — Калачов

сделал приглашающий жест.— А я уже думал,

помру неотмщенным,— снова пошутил он, расставляя себе черные

фигуры.

Смотреть сражение подошли даже женщины.

Калачов пустил часы, и Генка вытащил из ножен свое оружие. Е2 —

Е4, как в самой бессмертной партии. Противник ответил — Е7 — Е5. Генка:

F2 — F4.

В старинном варианте королевского гамбита Генка буквально

растерзал своего противника. В три минуты. Калачов оказался молодцом:

чего-чего, а юмора ему хватало всегда.

— Хм! — сказал он и задумчиво потер подбородок.— А ведь и в

самом деле неотмщенным помру...

После этого Генка стал нарасхват. Он выиграл подряд у Гаспаряна,

Шатохина и Ильи Тимофеевича. Он сидел за столом чуть бледный и, как

автомат, лупил по кнопке часов.

— Я немного тренировался,— все так же

натянуто улыбаясь, оправдывался он.— Книги

немного поцитал...