Добрым словом и пистолетом (СИ)

Хрипело влажно и близко, с хрустом ломало сучья, метало там что-то позади и никак не отставало. Белег несся через лес бездумно, бестрепетно — ведомый одним лишь чутьем. Весь разум, все сознание его будто угасли, как гаснет спешно присыпанный песком костер, и теперь были только они — чутье и тело. Глаза сами выискивали просвет между стволами, уши ловили за спиной приближение неведомого, а ноги угадывали, куда наступить, избежав коряги или скользкого мха. Так же не раздумывая, копье он выпустил сразу и сразу же скинул сумку, облегчив бег. Как рвалась о сучья безрукавка из оленьей шкуры и как слетели с ног обмотки, он уже не почувствовал и не заметил. Но голодный хрип за спиной не затихал, напротив — все приближался, висел на самых плечах, и вот тут Белег и увидел — действительно увидел, будто сознание само вернулось в этот острый нужный миг — переломившееся дерево. Наверное, его свалило бурей, и острые осколки торчали из сердцевины, белея в лесном мраке. Нельзя было понять, крепко ли они держатся друг за друга, крепка ли их древесина, но Белег и не задумался — не примериваясь прыгнул на ствол, не сдерживая бег, ухватил потянувшийся к руке древесный осколок и выставил его назад, под мышку, успев еще упереться коленом, но не успев обернуться.

Они свалились на землю вместе. Гадина смела его своим весом; протащила, ободрала о кору и ветки, обхватила и забилась, не давая ничего разглядеть, молотя лапами, молотя башкой и каким-то чудом не задевая когтями. Деревяшку вырвало из его рук, но зато он сумел как-то извернуться, избежав клацнувших клыков, и сразу плотнее прижался, почти обнял, не давая места для замаха. Где-то — то ли сверху, то ли сбоку — булькало и выло, скрипело и чавкало, содрогалось, билось и скрежетало — а потом вдруг замерло. Белег обнаружил себя полузадохнувшимся, придавленным к земле, и гадина таращилась на него сверху. Она была сизо-черная, покрытая грубой бугристой кожей, в складках которой торчали пучки жесткой щетины. Черные блестящие глаза с кулак размером пучились на вытянутой башке с маленькими ушами, маленькими ноздрями и огромными, влажными, короткогубыми челюстями. Изогнутые клыки, все в багровых сгустках и крепкой багровой пене, дрожали у Белега перед самым лицом. Затем тварь содрогнулась уже всем телом, выблевала на него перемешанный с кровью и щепками ком тухлятины и затихла.

Потом Белег еще долго лежал под коченеющей тушей, не в силах столкнуть ее с себя, и смотрел, как черные пузыри глаз заплывают мутью…

Скопившаяся в развороченном пеньке вода была студеная, прозрачная и чуть отдавала прелью. Белег пригладил намокшие волосы, о рубашку высушил руки и подпрыгнул — повис на почти горизонтальной ветке, как на турнике; мышцы в боку натянулись и сразу заныли. На гимнастику, прописанную доктором Курмином, не хватало ни времени, ни сил, да и вообще доктор Курмин имел бы полное право учинить нерадивому пациенту основательный разнос: с таким подходом стоило ли удивляться, что процесс восстановления затягивается. Вот и сегодня ночная судорога чуть не сбросила его с постели, и потом Белег битый час ходил от стены к стене, согнувшись и давясь в платок до бурой слюны.

Над головой шелестели листья, скользил среди них ветер; птицы присмотрелись и вернулись к своим делам. Из зарослей даже решилась выглянуть лисица: замерла, приподняв переднюю лапу, и наблюдала, а потом и вовсе осторожно подошла и той же лапой потрогала что-то непонятное, брошенное в листве. Впрочем, на похищение решиться не успела — из-за деревьев, из-за дренажной канавы со стоячей пахучей водой донесся вдруг прежний страшный рев, потянуло вонючим дымом, и лисица сочла за благо сбежать.

Белег досчитал до ровного числа, разжал руки и спрыгнул на землю. Болезненное напряжение в боку и в руках прошло, вытеснилось напряжением приятным, сулящим легкую усталость. Лесной воздух наполнил и грудь, и голову и тоже принес с собой какое-то облегчение. Белег подобрал обувь и сброшенный на траву пиджак и пошел к дороге.

В просвете между деревьями серело по-прежнему пустое шоссе, только мелькнуло и металлически грохнуло — «Глаурунг» захлопнул свою пасть. Турин уже вернулся и теперь топтался рядом с пыхтящим бронемобилем, дымя папиросой и бросая по сторонам выжидающие взгляды. Потом наклонился к водительскому окну, сунул внутрь руку: окончательно разбив хрупкую осеннюю тишину, разнесся по окрестностям пронзительный звук клаксона.

Белег вздохнул и отстранился от растущего у кромки леса дерева.

— Не шуми.

— Б… Белег! Тра-та-та!

Шоссе «Андрам»

10 часов 00 минут