Добрыня Никитич. За Землю Русскую!

Новгородцы, хоть и облагали лесные племена данью, но кровавых распрей с ними старались избегать. Обживать огромный дикий край, раскинувшийся на сотни верст от Ладожского озера до верховьев Волги, одним новгородцам было не под силу. Коренное население этих мест, видя в новгородцах не алчных завоевателей, а добрых соседей, охотнее переходило к оседлому образу жизни, перенимая у них опыт строительства крупных поселений и навыки в земледелии.

Живя в Новгороде, Владимир уже встречал там выходцев из чудского племени. Чудины, живущие в Новгороде и его окрестностях, занимались ремеслами, хлебопашеством и торговлей. Они свободно изъяснялись по-русски, многие из них были женаты на женщинах славянского племени. Всех чудинов выдавала своеобразная внешность, среди них было очень много светлоглазых и белокурых, по типу лица чудины являлись чем-то средним между славянами и скандинавами. У многих чудинов глаза имели светло-голубой или светло-серый оттенок. На фоне ослепительно-белых глазных яблок такие глаза выглядели совершенно бесцветными, как бы затянутыми белесой пеленой. Особенно это было заметно в солнечную погоду. По этой причине славяне окрестили чудской народ «белоглазым».

В одном из чудских городищ Владимир увидел дочь тамошнего князя Пуркеша. Девушку звали Альва, ей было семнадцать лет.

Альва и ее мать накрывали на стол, встречая хлебом-солью юного новгородского князя и его дядю. Заметив, что Владимир не сводит с нее глаз, смутившаяся Альва хотела было ускользнуть из трапезной. Однако отец не позволил ей этого, повелев и дальше прислуживать Добрыне и его племяннику.

Альва была необыкновенно хороша собой. Она была довольно высока ростом и прекрасно сложена. Длинное льняное платье, чуть приталенное, с голубыми и сиреневыми узорами по белому фону, только добавляло стройности ладной и статной дочери чудского князя. Длинные белокурые волосы Альвы были заплетены в две косы, в которые были вплетены амулеты-обереги в виде разноцветных бус. На груди у Альвы в два ряда лежали ожерелья из желтой и красной яшмы. На лбу у нее была замшевая повязка, украшенная узорами из мелкого речного жемчуга. Бледные щеки Альвы всякий раз покрывались стыдливым румянцем, когда она ставила на стол перед Владимиром блюдо с моченой черникой или горшочек с медом. Длинные изогнутые ресницы Альвы цвета ее волос то и дело опускались на ее смущенные глаза, когда Владимир в упор смотрел на нее.

Добрыня вел себя за столом по-хозяйски, наливая в чаши светло-рубиновую клюквенную брагу и склоняя Пуркеша по весне вести воинов своего племени в поход на Киев. Добрыня говорил Пуркешу, что на его призыв откликнулись уже несколько ижорских и чудских князей, согласились воевать с Киевом вожане и меряне. Не все в словах Добрыни было правдой, поскольку до селений мерян его люди еще не добрались. Однако Добрыня был уверен, что мерянские князьки не останутся в стороне, когда узнают, что их соседи вожане решили исполчиться на Киев вместе с новгородцами.

Белобрысый улыбчивый Пуркеш с интересом внимал Добрыне, поскольку не имел затруднений с русским языком. В селениях чуди немало мужчин и женщин с детских лет знали русский язык, из года в год общаясь с торговцами и данщиками из Новгорода. Слушая Добрыню, Пуркеш одновременно косил глазом на Владимира, видя, что тот явно заинтересовался его дочерью.

Когда Добрыня захотел услышать от Пуркеша прямой ответ на вопрос, поведет ли тот своих людей в поход на Киев, хитрый чудин ответил ему уклончиво.

– Вот ежели князь Владимир возьмет мою дочь в жены, тогда и моя дружина исполчится на Киев, – сказал Пуркеш. – Ведь тесть должен помогать своему зятю в любой беде и войне. Это в нашем обычае.

Добрыня усмехнулся и взглянул на Владимира.

– Ну, что скажешь, племяш?

– Я согласен взять в жены дочь Пуркеша, – мгновенно ответил Владимир.

– Вот и столковались! – Добрыня похлопал крепыша Пуркеша по плечу. – Много ли ты воинов выставишь для похода на Киев, друже?

– Три сотни, – сказал Пуркеш, обнажив в довольной улыбке свои редкие широкие зубы. – Мои дружинники сильны, как медведи, выносливы, как лоси, и быстроноги, как волки. Сам Таар, бог победы, незримо повсюду следует за ними!

– Что ж, друже, – промолвил Добрыня, – за это надо выпить до дна.

Пуркеш поднял чашу с брагой, видя, что и Добрыня взял со стола свою чашу с хмельным напитком. Прежде, чем поднести кубок ко рту, Пуркеш жестом указал Добрыне, мол, князю Владимиру они браги не налили.

– Ему нельзя! – непреклонно обронил Добрыня, встретившись глазами с чудином. – Недорос еще мой племяш до хмельного питья.

– Как так? – Пуркеш сделал изумленное лицо. – Жениться князю Владимиру можно, а брагу пить нельзя.

– Вообще-то, князю Владимиру много чего нельзя, – проворчал Добрыня. В следующий миг он широко улыбнулся, воскликнув: – Пью за здоровье твоей дочери-лебедушки, Пуркеш! Не жалко тебе такую паву за моего несмышленого племянника отдавать?

Заметив, что Владимир слегка нахмурился после слов своего дяди, Пуркеш ободряюще подмигнул ему и проговорил: