Добудь Победу, солдат!

      Студеникин сел на оббитый бархатом старинной работы стул и Джанабаеву пришлось снова сесть на канцелярский. Если бог есть, подумал капитан, а я в этом сильно сомневаюсь, но если он есть, то он мне помогает. Не мне, поправил он себя, Камалу. В чем тут подвох, я не знаю, но я подумаю над этим. Когда меня выставят из армии, то времени у меня для этого будет достаточно.

– Пройдите к телефону, – сказала самый красивый младший лейтенант на свете, и они прошли и задернули за собой занавесь. Студеникин снял фуражку, положил ее рядом с телефоном, вытер платком внезапно взмокший лоб и взял в руку трубку. Слышен был сильный треск и шорох и далекий, женский голос произнес:

– Соединяю…

– Здравия желаю, товарищ маршал! – сказал Студеникин громко. – Поздравляю вас с Победой!

Джанабаеву был слышен только треск и голос, но слов не разобрать.

– Это капитан, то есть майор Студеникин, товарищ маршал! Помните?

Треск и слова – ты можешь короче. Студеникин показал Джанабаеву глазами на фуражку, и капитан надел ее на его голову.

– Помните сорок первый, Белоруссия, товарищ маршал? А потом Невель… 47-я стрелковая. Да, да… мой старшина. Помните старшину Арбенова?

Треск, треск и слова – помню… по существу, твою мать… Ястреб.

– Так точно, товарищ маршал, Ястреб. Он попал в неприятную ситуацию, – сказал Студеникин и Джанабаев выкатил свои глаза – что ты мямлишь, майор.

– Нужна ваша помощь, товарищ маршал!

Опять треск и отдельные слова – говори быстрее… времени… помощь.

– В общем, он полюбил одну девушку, румынку, – сказал майор, и Джанабаев прошептав, – Нир ял хйун!² – сел на стул. Студеникин молчал, слушал и потом сказал:

– Я за него ручаюсь, товарищ маршал! – треск и шорох и вдруг стало слышно ясно.

– А кто за тебя поручится, майор?

– Так вы, товарищ маршал, – сказал майор и расширил глаза от собственной наглости. Опять голос сквозь треск и шорох, и майор, сказав, – Спасибо, Иван Степаныч! Большое спасибо! – положил осторожно трубку.

– Ну, – спросил Джанабаев, – что он сказал?

– Это ты сейчас на каком языке матерился? – спросил Студеникин, вытирая лоб.

– Да какая разница, майор! Не знаю я, на каком языке я матерился! Что он сказал? Циог маж до хью!

– Он сказал, что это не в его компетенции… он сказал, что ничего обещать не может. – Студеникин замолчал.

– Ну, дальше майор! Что ты тянешь? Нир ял хйун!

– Он сказал, – Студеникин поднял вверх указательный палец, – ничего не обещаю, но сделаю все, что в моих силах! Маршал Конев! А все-таки, капитан, на каком языке ты материшься, а? – Андрей Анатольевич обмяк плечами и опустился на стул.

Глава 22

Был вечер, когда Камал Арбенов вышел из КПП и сразу увидел ее. Она была в длинном, сером плаще и на голове у нее была тот самый вязаный берет, в котором она была при их первой встрече в Гумбиннене. В руках большая матерчатая сумка. Она поставила ее на землю у ног и протянула к нему руки. Он подошел, и она положила руки ему на плечи.

– Пресвятая Дева! – сказала она, – я знала, что все закончится хорошо!

– Марита, – сказал он, – ты что, все время стояла тут и ждала?

– Нет, – она оглянулась на скамейки у фонтана, – иногда я сидела там, отдыхала. Меня не пустили к тебе в тюрьму. И не взяли продукты. У меня полная сумка еды.

– Это не тюрьма, девочка, – засмеялся Камал, – это гауптвахта.

– Это очень трудное слово, – сказала она, – даже по-румынски. Если тебя держат взаперти, и ты не можешь выйти, то это тюрьма.

– Куда мы пойдем? – спросил он, поднимая сумку.

– Домой, мы пойдем домой. Я приготовлю тебе ужин, как и обещала. Мы будем есть и разговаривать. У меня полная сумка еды.

– Слушай, Марита, – сказал он, когда они пошли через площадь, и она взяла его под руку. – Однажды, очень давно, мне довелось попробовать вино, румынское вино. Оно было лимонно-желтое и пахло яблоком. Я не знаю, как оно называется.

– Я знаю, – девушка прижалась к нему. – Я знаю, где его купить! Мы поедим и отдохнем, а потом, если нам захочется погулять, то мы пойдем и купим его. Можно купить две бутылки, оно очень легкое, как компот. И в нем совсем нет градуса, – сказала Марита, и он подумал, что она опять говорит, как сержант Загвоздин.

Дома они ели бутерброды с сыром и зеленью и сардины прямо из банки и запивали легким вином, слушали музыку и просто смотрели друг на друга. Потом Камал курил у открытого окна, и Марита стояла рядом, прижавшись к нему, и отгоняла рукой дым. Он погладил ее по волосам, провел пальцами по ее изогнутой брови и спросил:

– Как будет по-румынски маленькая девочка?

– Fetita, – ответила Марита, и он сказал:

– Значит, ты моя маленькая fetita.

– Нет, так неправильно, это звучит, как маленькая малышка.

–Ну и что, все равно ты моя маленькая fetita.

– Fetita – это вот такая кроха! – показала рукой от пола Марита. – А я уже большая.

– Ты моя большая маленькая Fetita!