Добудь Победу, солдат!

Гитлеровцы закрепились на занятых ими позициях накрепко, и второй день не удавалось выбить их оттуда, потому что, ослабив натиск на других участках, они под прикрытием танков все время подтягивали сюда подкрепление и пытались прорваться вглубь обороны. Прошлой ночью удалось отбить одну боковую траншею, но потом пришлось оставить ее, так как людей было мало, а с других участков снять даже десяток бойцов было невозможно.

Раненых было не много, наверное, потому что ранить уже было почти некого, подумала Ольга, пробираясь по траншее, иногда наступая на убитых, никак нельзя было их обойти. Близился уже вечер и перестрелка поредела, но бой еще продолжался, нельзя было предугадать, сколько он еще продлится, может быть, до утра. Она свернула вправо и услышала, как где-то рядом взорвалась граната, прошла через короткий проход и вышла в траншею, но тут же отпрянула назад. Осторожно выглянула из-за поворота и убедилась, что не ошиблась. Впереди, метрах в восьми у бокового прохода сидел на корточках немец, винтовка его лежала рядом на земле, а он держал в руке гранату и достал из подсумка длинную ручку с запалом.

Сердце бешено колотилось, и она оглянулась, как будто ожидала чьей-то поддержки, но в проходе сзади никого не было, и не слышно было голосов. Она сняла висевший наискось, через грудь, автомат. Передернула затвор и, сделав два глубоких вдоха, вышла в траншею. Немец достал запал и, ввинчивая его в гранату, выглядывал в проход. Ольга крикнула – Эй, ты, сволочь! – и немец оглянулся. Он смотрел удивленно и через секунду взгляд его стал сосредоточенным и злым. Он опустил руку к лежащей на земле винтовке и привстал, и тогда Ольга нажала на курок. Автомат запрыгал в ее руке, и она ухватилась крепче, а немец, успев шагнуть навстречу, упал лицом в землю и граната выпала из его рук. Только теперь, сняв палец с курка, она почувствовала злость, пошла вперед и, наступив на спину убитого без всякого сожаления, перепрыгнула через его ноги. Она выглянула в проход, увидела вход в блиндаж и тело красноармейца, лежащее поперек входа и над ним ствол пулемета. Эй, там, – крикнула Ольга, – не стреляйте! Свои! Никто не ответил и она, крикнув еще раз, – Эй, тут свои! – вышла в проход.

Спина лежащего поперек входа бойца вся была изрешечена, и Ольга хотела уже уйти, но там, в блиндаже, кто-то громко застонал. Ольга перешагнула через убитого и увидела бойца, который лежал, уткнувшись лицом в пулемет в его руках, а ноги его были в крови и под ними натекла большая, черная лужа. Она нашла в углу шинель и расстелила рядом с раненым. С трудом, но все-таки перевалила его на шинель и, ухватившись за ноги, оттянула убитого, освободив проход. Немного отдохнула и сняла с убитого ремень, и ей удалось просунуть его под шинель. Она застегнула ремень на груди солдата, чтобы он не сползал с подстилки и еще немного отдохнула. Потом вздохнула поглубже, взялась за ворот шинели обеими руками и стала пятиться на четвереньках. Солдат оказался тяжелый, и Ольга, повернувшись лицом вперед, клонилась почти до самой земли, а сапоги скользили по каменно-твердой волжской земле. Надо было оставить этот дурацкий автомат в блиндаже. Раненый что-то бормотал и вдруг закричал громко:

– Куда? Куда ты меня? – он очнулся, а она все тянула, надрывая жилы. Не было сил оглянуться, да и незачем, но она все-таки оглянулась, а солдат выворачивал лицо, пытаясь увидеть тащившего его человека, матерился и кричал:

– Куда? Неси меня назад! Неси назад!

И тут Ольга увидела, как он, выпростав руки из под ремня, цепляется за землю, ища уступ или выбоину и пытается вонзить свои пальцы в окаменевшую глину. Она выпустила из рук ворот шинели, упала на колени и заплакала от бессилия, от вспыхнувшей в груди злости и отчаяния. А он все не унимался, и тогда она повернулась, не вставая с колен, и, собрав силы, рванула шинель к себе, так, голова солдата мотнулась резко и оказалась рядом с ней. Он увидел перед собой девушку, и взгляд его стал растерянным, но он повторил уже тише:

– Неси меня назад, пигалица!

Тут уж она разозлилась и ударила его кулаком по груди и закричала:

–Что ты заладил, назад, назад!

– Там блиндаж! Там друг мой Вася!

– Видела я твоего Васю! Решето это, а не Вася!

– Он защищал меня, я его положил и он защищал меня!

– Кабан ты упитанный, вот ты кто!

– Неси меня назад! – не унимался раненый. – Не имеешь права!

– И как ты умудрился отъесться на сухарях, да на пшенке!

– Неси меня назад, или брось тут, я сам доползу!

– Отползался уже! Сволочь, кабан колхозный! Будешь цепляться еще – я врежу тебе! – она замахнулась кулаком. – Я так врежу тебе, что забудешь свой блиндаж! И Васю своего забудешь!

Ольга откинулась назад, спиной к стенке траншеи и заплакала без звука, а солдат смотрел на нее испуганно, но не кулака ее девичьего он испугался, а этих слез, беззвучного плача, хотя не понимал своей вины в этом. Она потащила его дальше, и боец больше не упирался, наоборот, помогал ей, отталкиваясь руками, только, когда она останавливалась для передышки, тихо бормотал: – Ну, девка, ну что ж ты наделала!