– И откуда ты все знаешь? Зовут то тебя как, знайка?
– Аня меня зовут. Я тут всех знаю, и меня все знают, а ты новенькая, с баржой прибыла, больше баржи не будет, хорошо, если бронекатера будут приходить, а ты живешь у разведчиков и у тебя есть радио. Видишь, я все знаю.
– Я тебя заберу!– сказала Ольга Наде, – Ты мне веришь? – и девочка кивнула головой. – Скоро все кончится, и я тебя заберу!
Глава 12
Он очнулся от боли, когда его укладывали на операционный стол. Нина Гордеева разрезала его сапоги и аккуратно сняла их, так, что он и не почувствовал, потом разрезала ватные брюки и ему было стыдно, и он рукой натягивал вниз исподнее. Медсестра засмеялась и стала обрабатывать раны, было больно, но терпимо. Она выбросила использованные тампоны в ведро и сказала:
– Сейчас, солдатик, потерпи! Софья Михайловна! – сестра посмотрела в сторону и замолчала, а он, приподнявшись на локтях, проследил за ее взглядом, и увидел женщину в белом, забрызганном кровью халате, сидевшую на стуле у стены. Военврач третьего ранга Пащенко Софья Михайловна спала, склонив голову набок, меж длинных пальцев дымилась папироса, а в уголке открытого рта скопилась слюна и стекала по подбородку тоненькой струйкой.
– Третьи сутки на ногах, шестьдесят две операции! – сказала Нина, и направилась было к ней, но солдат остановил ее громким шепотом:
– Не буди, пусть поспит! – и уважительно покачал головой.
Через несколько минут Пащенко проснулась сама, укорила медсестер, что не разбудили, и подошла к операционному столу. Она стала ощупывать ноги раненого, не глядя на него, а он напрягся, и следил за выражением ее лица. Потом она снова вымыла руки и стояла у стола, подняв их, ждала, когда они высохнут окончательно.
– Доктор! – спросил солдат, волнуясь. – А вы мне ноги выше колена отрежете или ниже?
Софья Михайловна взглянула на него непонимающе, и сказала с улыбкой:
– Не выше и не ниже! Кости не задеты, а железо мы сейчас вытащим!
Боец выдохнул облегченно и, когда она спросила, не налить ли ему спирту, он отказался.
– Мы, сибиряки, терпеливые!
Он попросил что-нибудь вставить ему в зубы, и Нина Гордеева скрутила бинт в тугой жгут, и он крепко сжал его зубами. Ухватился за края стола, чувствуя сквозь простыню шероховатость не струганных досок, и кивнул Софье Михайловне, мол, готов, можете начинать. Он перенес операцию молча, только вздрагивал всем телом, когда было особенно больно, и когда все закончилось, почувствовал, что уже не сможет удержать сознание. Медсестры закончили перевязку, и Нина Гордеева сказала, вытирая пот с его лба:
–Ну, что, солдат! Всё, на левый берег. Там тебя поставят на ноги!
– Как на левый берег? – он силился приподняться, – нельзя мне на левый берег!
– Что ж, без тебя Сталинград не отстоим?
– Отстоим! – ему казалось, что он кричит, а Нина наклонилась, чтобы разобрать шёпот. – Отстоим! Но как же без меня? Без меня никак нельзя!
* * *
Глава 13
Из дневника лейтенанта Герберта Крауса
“Сегодня был очень тяжелый день. Восемь раз мы ходили в атаку и почти безрезультатно. Танки прорвали оборону русских, но они почти все их сожгли. Пленных мы теперь больше не берем, ибо эти субъекты до последнего стреляют из своих укрытий. Так что тут помогают только ручные гранаты и огнеметы. Всего только еще две маленькие частицы города в руках русских, но и оттуда они будут выкурены.
Наш полк тает, как кусок сахара в кипятке. Большие потери офицерского состава, нет уже ни Отто, ни Курта, ни Эрнста, – никого из "стаи неистовых", их зарыли где-то здесь, в этой каменной земле. До сих пор нам не удалось поднять бокал за Волгу, который Отто хотел выпить еще в августе. Рядовой состав также сменился почти полностью. Тех солдат, с кем я вступил в этот проклятый город, осталось четырнадцать человек.
Мы закрепились в русских траншеях, но солдаты боятся спать. Эти собаки могут напасть в любое время.