Добыча

— Не могу поверить, что они разделили тебя с мальчиками. И поселили здесь, на отшибе.

— Это в Правилах.

— О, их драгоценные Правила! Но разве ребята не просили, чтобы тебя оставили с ними.

— Разумеется. И очень настойчиво.

— Тогда почему…

— Старейшины оказались более настойчивы. Я не хотела устраивать скандал или злить их. Учти, все произошло через несколько часов после того, как мы пришли сюда. Я еще не знала, с чем имею дело, и решила, что лучше пока согласиться. Так что я сказала Эпафу и остальным, что все в порядке.

— Не могу поверить, что Эпаф…

— Нет. Это я настояла.

— И все-таки за тебя он мог бы и поспорить.

Она слегка покачивает головой.

— Не суди его. И других мальчиков. Они провели всю жизнь в Куполе. Ничего странного, что они слегка потеряли голову, — улыбается Сисси. — Их просто завалили едой, напитками, развлечениями. А Эпафу достается куда больше женского внимания, чем он способен осилить. Это место совершенно вскружило им головы.

— Я не верю, Сисси. После всего того, что ты для них сделала, после того, как привела их сюда и у них с головы ни волосок не упал. Думаю, от них можно было ожидать большей преданности.

Она сжимает мою ладонь:

— Я сделала все это не одна.

— Ну, — я опускаю глаза, чувствуя, как мои щеки заливает краска, — я был только на подхвате, основную работу сделала ты.

Она хмурится:

— Я имела в виду твоего отца. Все, что он для нас сделал: карта, лодка, табличка.

— А, да, отец, — отзываюсь я. — Конечно.

Она хихикает. Странный звук, как будто она хочет, но не может сдержаться. Сисси ерошит мои волосы.

— Ты думал, я говорила о тебе? — она широко улыбается.

— Нет, я с самого начала знал, что ты имеешь в виду моего отца.

И тут настроение меняется. Может быть, в глазах у меня отражается печаль или я грустно опускаю плечи, но ее улыбка исчезает.

Она гладит меня по волосам, теперь медленнее и мягче.

— Мне так жаль, — говорит она.

— Нам обоим тяжело.

— Но для тебя вдвойне. Он же был твоим отцом. — Ее дыхание облачком повисает между нами. — Они сказали, что нашли его в том домике. Записки он не оставил, — она слегка качает головой. — Сначала я не поверила. Просто не могла поверить. Это совсем на него не похоже.

— Что могло заставить его пойти на это? — Я смотрю на огни деревни вдалеке. — Что не так с этим местом?

Сисси стискивает мою руку:

— Джин, здесь так много странного.

Я медленно киваю:

— Я заметил. Эти маленькие ножки, эти толпы беременных. Старейшины, разгуливающие по деревне как павлины. Все эти правила и законы. И где все мальчики-подростки, где взрослые женщины?

— Ты и половины всего не знаешь, — горячо отвечает Сисси. — Ты большую часть времени провел без сознания. Были моменты, когда я хотела встряхнуть тебя, разбудить. Просто чтобы поговорить с кем-то.

— А Эпаф, другие мальчики?

Она расстроенно качает головой.

— От мальчиков, включая… Да нет, особенно от Эпафа, никакого толку. Вообще никакого. Они так поглощены этим местом, ничего вокруг себя не видят, — она скрипит зубами. — А когда я попыталась ткнуть Эпафа в это носом, он сказал, что у меня паранойя.

Я киваю, вспоминая, что она говорила об этом раньше:

— Не могу поверить, что он так сказал. Ты самый спокойный и непредвзятый человек, которого я знаю.

Она издает смешок, и я чувствую, как ее напряжение спадает.

— Ох, Джин, — говорит она. — Иногда я сама начинаю в себе сомневаться. Не понимаю, действительно ли все так странно, или только кажется. То есть я всю жизнь провела в стеклянном Куполе, откуда мне знать, что нормально, а что нет? — она качает головой, а потом опять принимается стучать меня кулаком по груди: — Только попробуй опять заболеть! Только попробуй опять оставить меня одну!

Ветер шумит в кронах, ветви шелестят. Капля воды падает с листка, приземляется на висок Сисси и скользит по ее скуле. Я стираю ее, мои пальцы скользят по влажной мягкой коже. Она все еще стучит кулаком по моей груди, но медленнее, как будто ее что-то отвлекло. Потом ее рука останавливается, повисая в воздухе между нами.

Я смотрю ей в глаза. Когда-то они казались мне просто карими, но теперь взрываются цветами окружающего нас леса: каштановым, цветом коры плодовых деревьев, кипарисов.

Я убираю руку от лица Сисси и осторожно кладу на ее кулак. Она хочет что-то сказать, но я отвожу глаза и убираю руку.

Спустя мгновение она тоже опускает руку. Мы стоим не двигаясь, не говоря ни слова.

— Ты сказала, что я и половины не знаю, — наконец говорю я.

— Что?

— О деревне. Что еще ты видела?

Она оглядывается:

— Ах да.

Она смеется, но это не веселый смех, как будто она просто прочищает горло или готовится сменить тему:

— Сюда. Вчера ночью я наткнулась тут на что-то странное. Не знаю, что и думать.

Она ведет меня сквозь деревья, время от времени наклоняясь, чтобы не наткнуться на низко растущие ветки. Мы выходим на поляну и останавливаемся. Перед нами высокая насыпь, которая делит лес надвое.

— Там, наверху, — говорит Сисси, карабкаясь на насыпь.