Добыча Беркута

- С ума сошел? – вскинулась Виола. - Не вздумай. Тебя похитили, избили, сфабриковали улики. Стрюков и подельники в бегах, и их обязательно поймают. У них не выгорит ничего.

- Почему ты не сказала мне, что у Стрюковой есть отец уголовник? – спросил я обвиняющим тоном, поймав наконец ускользающую важную мысль.

- Он не представлял опасности, - тут же ответила Виола, будто готовилась к вопросу. - У него срок – вышка за убийство с отягчающими. Кто ж знал, что он сбежит.

- Давай договоримся, что ты впредь будешь мне сообщать о подобных вещах? – предупредил я, морщась от боли.

- Марат, теперь это уже не важно. Или ты что, меня обвиняешь, что сам беспечность проявил? Поехал со Стрюковой в дачный массив, за город. Один… - Виола тоже пошла в наступление.

- Ну поехала бы ты со мной, и что? С тобой бы что похуже сделали. Они совсем отморозки, тупые скоты. Короче, всё. Отрубаюсь. Мне нужно позвонить, Виола. Тачку, телефон – всё забрали.

Она вздрогнула, обняла себя ругами, наверняка радуясь в душе, что не поехала тогда со мной и спаслась.

- Зачем тебе телефон? Кому ты собрался звонить? Тебе надо отдыхать.

Спорить сил не было, но я всё же потребовал, превозмогая боль:

- Телефон, - и протянул руку.

- Хорошо. – Виола вскинула подбородок, будто приняла сложное решение после борьбы с собой, и, мягко коснувшись губами моей щеки, вышла из палаты.

Глава 11

Говорят, перед смертью у человека вся жизнь проносится перед глазами. Я не умирал и был очень далек от этого. Несмотря на боль и туман в голове, адреналин зашкаливал, мысли носились со скоростью метеоров. Я прокручивал всю свою жизнь в картинках перед внутренним взором, чтобы понять, когда же настал гребаный день и час, ознаменовавший отключение моих мозгов. Причем полное. Когда появился невидимый враг и нажал на паузу, чтобы остановить меня и сделать осторожным. Преступно осторожным. Я позволил обстоятельствам выйти из-под контроля. Пустил все на самотек. Или этим врагом был я сам? Враг сам себе.

Когда началась глава моей жизни, окончившаяся нахождением на больничной койке? Беспомощным, растерянным, неуверенным. Не узнавал сам себя. В зеркало стыдно смотреть. Кто я теперь? Где хваленое всемогущество, которым кичился? Один-единственный раз попытался устранить проблему самостоятельно, без вмешательства отца, друзей или сотрудников агентства, и что из этого вышло? Ситуация со Стрюковой показалась мне настолько деликатной, что я никому не мог поручить ее разрешение, да и сам боялся сделать лишний шаг. Вдруг не туда ступлю, вдруг напортачу. Есть определенные табу в мире, в котором я существую. Да и бизнес накладывает обязательства. Кто подаст руку насильнику? Тому, кто покусился на ребенка? Кто захочет иметь с ним контакты, поставлять его агентству престижных клиентов? Боялся, что отвернутся коллеги и друзья, прознав о клевете, которую могут принять за правду. Все знали, что Беркутов спивается, почти конченый стал в тот период. От пьянства до насилия порой одного шага хватает. Знал, что многие поверят не мне, отвернутся, будут обходить стороной и шептаться по углам. Впервые я так испугался, опомнился в один миг и завязал с пьянством. Но разгребать последствия? Я никому не мог довериться, не смел просить о помощи друзей. Никого. Не побежал ни к кому, а понадеялся на свои силы. Хотел решить проблему по-тихому, а она выросла до колоссальных размеров.

Лежа на койке и размышляя, я приходил к выводу, что люди не меняются. Насколько искусственным и лицемерным, ненужным оказалось мое стремление жить правильно, в соответствии с законом.

Куда оно меня привело? Запрещая себе быть самим собой, я подчинился воле других и последовал неверным, чужим идеалам. Постепенно выкристаллизовалось четкое решение, рожденное смутными подозрениями, оброненными вскользь словами, да и просто интуицией.

Не доверять Граевской. Ни на гран. Что она делала за последние месяцы, кроме как сдерживала мои естественные порывы разобраться со Стрюковой по своим понятиям? От нее бы и духу не осталось, сделай я по-своему. Забыла бы, как в мою сторону смотреть, от одного имени тряслась бы и бежала куда подальше спасать свою дешевую шкуру. Тьфу, противно, как представляю, как пресмыкался перед малолеткой по наущению Виолы. Не в буквальном смысле, но в фигуральном точно. Просто молчать, соглашаясь с речами Граевской, - тоже слабость, за которую стыдно.