Добыча хищника (СИ)

– Но они разумны, – заметил Суханов, опуская на стол локти и поддаваясь вперед: – И я уверен, они социальны. Просто мы на данном этапе не умеем с ними общаться. Мы старались истребить их прежде, чем изучить.

– Их общение сводится к тому, что они нас убивают, – Крылов устало откинулся на спинку стула и принялся раскачиваться: – Если это их общение – увольте.

– Вы никак не хотите понять, что их общение происходит в совершенно иной форме. Они считывают и воспринимают наши эмоции… Почему бы не научиться давать им правильный посыл?

– Посыл? – скептически фыркнул Севастьянов.

– Дозировать каждую эмоцию.

– Попробуйте продозировать ваш дофамин или адреналин, – буркнул Севастьянов. – С таким подходом мы обречены. Вы хотите остановить мои исследования, занимаясь пустыми разговорами? Прошу вас – дерзайте, я умываю руки.

Суров, который наблюдал за этим балаганом молча, неожиданно бросил:

– Мне плевать, что вы будете делать, если это даст результат. Отсюда никто не уйдет, гарантирую. Вы все сейчас в одной лодке, и эта лодка, черт возьми, сбилась с курса. Вы тут все охрененно умные, я же не должен напоминать вам, что за территорией базы гибнут люди? Найдите для начала общий язык и сумейте договориться друг с другом. Я ясно выразился?

Этот Суров и тот, что обнимал меня, пока я рыдала у него на груди – два разных человека. Первого я боюсь, ей-богу.

И, тем не менее, все как-то успокоились.

– Элеонора, – Суханов вдруг обратился ко мне, и в комнате стало так тихо, что я услышала, как скукоживается от страха мое сердце. – То, что вы должны сделать, потребует от вас железного самоконтроля. Это существо будет чувствовать вас: страхи, тревогу, ненависть. Есть ли хоть одно обстоятельство, которое может вам помешать быть беспристрастной?

Я взглянула на Сурова.

У меня миллион таких обстоятельств.

В его глазах я нашла понимание – вот так просто. Он знал, как тяжело мне далась потеря.

– Вам придется постараться понять это существо, – мягко продолжил Суханов. – А он должен услышать вас. На том уровне, где вы и сами себя не знаете. Это тонкая материя наших чувств. Иногда нам, людям, сложно их контролировать.

К сожалению, я всегда была слишком эмоциональна. Ангелина подошла бы лучше, будь она жива.

Смогу ли я говорить с убийцей, не испытывая презрения, злости и ярости? Кого я пытаюсь обмануть…

– Она справится, – слова Сурова ударили меня прямо в сердце, и оно снова забилось. – Я в ней уверен.

Я даже сейчас с трудом себя контролирую, а он уверен. Мне хочется вновь уткнуться лбом в его грудь – я так устала… Опустила руку под стол, засунула в карман, нащупывая четки. С ними мне будет чуточку легче.

Кажется, беседа утекла в иное русло – всплыла тема о перестройке ловушки.

Я подняла голову, поймав на себе пристальный взгляд Давида. Карандаш, который он держал в руке плотно упирался грифелем в блокнотный лист – Галоян о чем-то напряженно думал.

– Нельзя договориться с тем, кто тебя истязает, – сказал он вдруг, все еще глядя на меня. – Для начала пленника нужно покормить.

– Этот питомец не ест «Вискас», – хмыкнул на это Крылов. – Кроме того, не лишним будет узнать, способен ли он умереть от голода.

– Он не питается так, как вы думаете, – страшно помрачнел Севастьянов. – Его не удовлетворит донорская кровь.

– Надо подумать, как его накормить, – мерзкая усмешка возникла на губах Давида лишь на долю секунды: – И снизить воздействие света, чтобы оно не приносило ему страдания…

– Может еще освободить его вздумаете? – не выдержал Крылов.

Артем Воробей, который сидел до того молча, мрачно хмыкнул:

– И в задницу поцеловать.

Суров резко поднялся, отодвигая стул с чудовищным скрежетом.

– Через час у меня должен быть план действий, – проговорил он, окидывая присутствующих не очень дружелюбным взглядом: – Эля, – и взгляд этот вдруг замер на мне: – Ко мне в кабинет.

Он прошел мимо, и мне оставалось лишь последовать за ним.

Солдаты, встречающиеся нам по пути, моментально убирались с дороги, потому что вид у Сурова был крайне сердитый.

Когда мы оказались в его кабинете, он бросил на меня быстрый взгляд, будто убеждаясь, что я единственная, кто его не боится. Впрочем, у меня для него плохие новости – боюсь. Очень.

– Кофе хочешь?

– А? – это он мне? – Д-да…

– У нас есть час, пока они там грызут друг друга. Не против, если я покурю? – и он снова глядит. Осторожно так, будто опасаясь спугнуть.

Теперь я боюсь его иначе – он слишком настойчив.

Я ненавижу запах сигарет, но разве я могу ему запретить?

– Ладно…

– С молоком?

– А? – ну, давай, Эля, не тупи… – Да… хорошо бы.

Он курит и готовит нам кофе, а я сижу на подлокотнике дивана, уперев ладони в колени, и не знаю, что было бы уместно сейчас.

У него здесь электрический чайник, холодильник… и запас печенек из сухпайка. Сейчас он, вроде, даже человек, а не подполковник Суров.

– Товарищ-подполковник…

Его взгляд – такой вопрошающий и насмешливый – вынуждает меня сбавить громкость и промямлить:

– … разрешите обратиться…

– Что, Эля?

– Мне с сахаром.

На его губах мелькает усмешка.

Он прищуривает глаза, потому что дым от его сигареты вьется вверх, к потолку.