Впрочем, бывало, что к концу дня переговоров Мосаддык, казалось, соглашался принять документ в основном. Но на следующее утро американцы приходили снова только для того, чтобы услышать от Мосаддыка, что он не сможет довести соглашение до конца. Он не выживет. Важнее, чем нефтяной рынок и международная политика, для Мосаддыка была ситуация в стране, реакция его соперников справа и слева, а также сторонников шаха. Особенно он боялся мусульманских экстремистов, которые были против любых связей с зарубежными странами. Ведь только несколько месяцев назад мусульманский фундаменталист убил генерала Размару.
Гарриман, почувствовав, насколько этот страх сковывал Мосаддыка, отправился к аятолле Кашани, лидеру религиозных правых. За сочувствие странам Оси во время Второй мировой войны он был в заключении. Мулла заявил, что он ничего не знает о британцах кроме того, что это самые плохие люди в мире. Фактически, все иностранцы были плохи, и с ними надо соответственно также и обращаться. Аятолла стал рассказывать историю об одном американце, который несколько десятилетий назад приехал в Иран и занялся нефтью. Его ранили на улице Тегерана, и он был отправлен в больницу. Толпа, идя по его следу, ворвалась в больницу и, обнаружив американца на операционном столе, растерзала его.
«Вы понимаете?» — спросил аятолла. Гарриман сразу понял, что его запугивают. Сжав зубы, он старался не дать волю гневу. «Ваше Преосвященство, — ответил он стальным голосом, — вы должны понять, что в моей жизни было много опасных ситуаций, и меня нелегко запугать». — «Ну что же, — пожал плечами аятолла, — попытаться невредно».
В ходе разговора аятолла Кашани обвинил Мосаддыка в худшем из грехов — в том, что он был настроен пробритански. «Если Мосаддык сдастся, — сказал Кашани, — его кровь прольется так же, как кровь Размару». Не было сомнения, что Кашани был неумолимым и опасным противником. Но в отношении Мосаддыка у Гарримана были другие чувства. Он даже привязался к этому в своем роде любезному человеку, забавному и театральному. Он стал называть его Мосси, хотя и за глаза.
Гарриман считал, что он нащупал выход, наметил возможный способ действия. Он вылетел в Лондон, где рекомендовал Британии отправить на переговоры своего собственного представителя. Выбор пал на социалиста — миллионера Ричарда Стоукса, с которым Гарриман вернулся в Тегеран. Стоукс уверенно и смело объявил о цели своего приезда — сделать Мосаддыку «очень хорошее предложение».
Стоукса в Тегеран сопровождал сэр Дональд Фергюссон, влиятельный несменяемый заместитель министра топлива и энергетики. Фергюссон был последовательным критиком «Англо-иранской нефтяной компании» и ее председателя сэра Уильяма Фрейзера, которого он считал узколобым диктатором, неспособным уловить крупные политическое течения. Но он так же скептически относился к возможности соглашения и боялся, что всем британским зарубежным вложениям угрожает экспроприация со стороны ненасытных местных правительств, и с этим ничего нельзя будет поделать. «Британские предприимчивость, талант и энергия, — заявил он, — открыли нефть в Персии, добыли ее, построили нефтеперерабатывающий завод, создали рынки сбыта для Персии в тридцати или сорока странах, с причалами, хранилищами и насосами, дорогами и железнодорожными цистернами и другим оборудованием, а также могучий танкерный флот». По этой причине, призыв религиозного лидера Ага-Ханна к сделке по принципу пятьдесят на пятьдесят из моральных соображений «вздор, и следует показать, что это вздор».
Во всяком случае, Фергюссон понял, что цель Мосаддыка «не улучшить финансовые условия, а избавиться от иностранной компании с ее доминирующим влиянием вне Персии». У Мосаддыка не было намерения позволить «Англо-иранской компании» возвратиться. Более того, он попал в плен тех страстей, которые сам же и вызвал. Таким образом, в этом втором раунде переговоров не было возможности договориться по решающему вопросу: кто будет управлять нефтяной промышленностью Ирана в случае заключения сделки. «Вечерние перего воры в саду дворца, где мы жили, были похожи на последнее действие „Фигаро“, — вспоминал Питер Рамсботам, бывший одним из главных в команде Стоукса. — Неизвестные, неясные фигуры таились за кустами роз. Все шпионили друг за другом. Люди прятались повсюду. Мы никогда не знали, с кем имеем дело. Мосаддык тоже не знал». Строукс решил покончить с этим. Его миссия, подобно более длительным переговорам Гарримана, провалилась. Гарриман сделал вывод: «У Мосаддыка за душой лишь борьба с Британией. Любое решение спора означало бы конец его политической власти». Все же, возвращаясь из Тегерана, Гарриман был вынужден с болью признать: «Я просто не привык к поражениям». Но ведь еще никогда не приходилось иметь дело с кем-либо вроде «Старика Мосси».