Добыть Тарковского

Я стараюсь от этого омутка держаться подальше. Если не получается, я начинаю перечислять, чего именно не будет: своей квартиры, больших денег, крепкого здоровья, новой любви, неодиночества, красивой смерти за правое дело, некрасивой жизни за правое дело, автомобиля. Обычно я перечисляю этот список монотонно, а слово «автомобиль» выкрикиваю голосом Якубовича. В детстве я смотрел «Поле чудес». Мы всей семьей смотрели, за чаем и пряниками. Типа, семейная традиция. Думал, вырасту, поеду к Якубовичу и выиграю суперприз. Сейчас я бы предпочел квартиру, а тогда хотел автомобиль. А когда вырос, мне эта передача страшно глупой показалась. Фальшивой сверху донизу. Я ее до конца даже досмотреть не смог. Она консервирует консерватизм. Этакая карикатура на русский народ. Не удивлюсь, если наши политики составляют мнение о народе, просматривая «Поле чудес». У них есть соленья, какая нефть, о чем вы?!

Я намешал два ведра раствора и взял широкий шпатель. Я люблю мешать раствор. С большими вещами вроде любви, веры, судьбы никогда не понятно — они идеальные или нет? А с раствором все ясно. Если нет комочков — он идеальный, если есть — не очень. У меня очень. Очень. Забавное слово, если вдуматься. Одну букву всего поменяй, и получится «осень». «Осень, осень, ну давай у листьев спросим, где он, май, вечный май!» Я иногда напеваю эту песенку «Лицея», когда работаю. Всех это бесит, потому что у меня нету слуха и голоса, и потому что песни мирские. А Ангелину не бесит. Она говорит — лучше ты, чем «Господь Саваоф». Не знаю. Если честно, я запал на Ангелину, но нам этого нельзя. «Нам» — это баптистам. Мы с Ангелиной не специально баптистами стали. У них реабилитация бесплатная, вот мы и стали.

Я полгода назад из центра вернулся. С братьями живу на квартирном детоксе. А она с сестрами. Это такая программа религиозного сопровождения в мирскую жизнь. Чтобы сразу в соблазны не уйти. Ну, то есть, чтобы вообще не уйти. С моей стороны это подло. Ну какой из меня баптист, когда я на вечерней молитве не Христа вижу, а голую Ангелину? А самое паршивое — я с Христом согласен. Он ведь обычные вещи говорит. Как в «Осторожно, модерн!», помните? «Правда! Живите по правде!» А как по ней жить? Правда однообразна и бела. А хочется разнообразного, серо-буро-малинового в крапинку. В этом вся проблема. «Вы умерли для греха, как же вам жить в нем?» Благословение, благодать, благонадежность. Бла-бла-бла. Целая Библия бла-бла-бла, а я хочу за Ангелиной пойти и все лицо ей зацеловать, как сумасшедший. И ничегошеньки не могу с этим поделать.

Шпателем я справа налево вожу, мне так сподручнее. Мы с Ангелиной рядом штукатурим. Я очень нежно шпателем вожу, если на нее засматриваюсь. А она, когда заметит, говорит шепотом: Паша, блин, у тебя раствор отваливается. Я, конечно, спохватываюсь и нормально начинаю работать. А потом снова нежно. И так всю смену. Выласкиваю стену. Вообще-то братьям и сестрам нельзя пересекаться. Только на служении в воскресенье можно. Но для работы пастор сделал исключение. Правда, за нами бригадир Антон Петров смотрит. Он уже давно баптист, лет шесть. Если, например, мы с Ангелиной сильно разговоримся или, не дай бог, за руки возьмемся или обнимемся, нас сразу в разные концы этажа сошлют. Но бригадир иногда уходит. Когда цемент придет, или краска, или еще чего. В первый день мы с Ангелиной познакомились коротко, а потом три раза руками соприкоснулись: я ей перфоратор передал, она мне шпатель дала, и цемент из лифта вместе выгружали.

Ну, как из лифта. Он с внешней стороны дома ходит. Вдоль рядка балконов без стенок. Такой поддон на палках, который по высоченной железной фигне ездит. Чтобы стройматериалы выгрузить, надо на этот балкон выйти и переступить с него на поддон. Там зазор между ними полметра где-то. А 15 этаж. Ветродуй. Ни поручней, ничего. Страшно и шатко.

Я высоты боюсь, но не сильно, а Ангелина сильно. Она на балкон вышла и прямо обмерла. Я смотрю — бледная-бледная стоит и глаза зажмурила. Ты чего? — спрашиваю. Ангелина молчит. Губу прикусила. А потом шагнула ко мне, вцепилась и обняла. Бригадиру нас из комнаты не видно, мы за стенкой. Хотя Ангелина, наверное, об этом не думала. Опору просто искала. Я ее тоже обнял. Как-то совершенно естественно. А я дурак. Я такие приливы чего-то настоящего не умею молча переживать. Зашептал: хватит, не бойся, я тебя не брошу, я тебя крепко держу. А она шепчет, как маленькая: крепко-крепко? Крепко-крепко, говорю. Ни ветру не отдам, ни высоте, никому. Больше я Ангелину на балкон не пускал. Не демонстративно не пускал, чтобы бригадир уши полоскал, а просто быстренько шел и выгружал строймат в одну каску.