Добыть Тарковского

Обнялись. Не знаю почему. Само вышло. Я вообще дальше хотел пойти. И она, наверное, дальше хотела пойти. Мы просто одновременно пошли, столкнулись и обнялись, чтобы, конечно, не упасть, но упали. А когда уже упали, головами стакнулись, а чтоб не больно было, губы выпятили для амортизации. Все люди так делают. Лучше губами стукнуться, чем лбами. Не так больно. Мягкость присутствует. Упали, значит, лежим, губами сцепились и не встаем. Нет, мы сразу хотели встать, но если сразу встать, псинка и пьяный мужик поймут, что мы упали случайно, и будут над нами потешаться, поэтому мы сделали вид, что упали специально. Полежали минут пять в снегу, посцеплялись, пошли в подъезд. Не сговариваясь, независимо друг от друга. Могут ведь люди не сговариваясь, независимо друг от друга, пойти в подъезд? Запросто. Вот и мы пошли.

Пришли, сели на ступеньки, сидим, курим глубокомысленно. Как, думаю, все-таки удивительно, что мы с Женей оказались в одном подъезде. Неисповедимы пути Господни. Верткий хер этот Господь. О чем думала Женя, я не знаю. Полагаю, о чем-то схожем. Сидим такие, сидим, и вдруг она говорит:

— Я цветы в зоне выращивала.

— Чё?

— Цветы, блядь. В локалке. Прудик сделала. Малину посадила, викторию, смородину. Садик маленький. Мне все говорили, что я ёбнутая.

— И что дальше было?

— Мел нашла.

— Где?

— В земле, не тупи. Ковырялась и нашла мел.

— И что?

— Ты охуительный собеседник. Ладно, спроси уже.

— Что спросить?

— А то ты не знаешь!

— Лесбиянила там?

— Нет. Срок децельный, два года всего. Зачем?

— Совсем не лесбиянила?

— Совсем. Даже не смотрела в ту сторону. За это статья, как за сексуальные домогательства.

— Серьезно?

— Да. Я нашла мел...

— Мел-шмел.

— Дебил.

— Вот не надо, Евгения...

— Конечно, не надо, Олег. Но я нашла этот ебучий мел и нарисовала классики. Твоя мудацкая башка знает, что такое классики?

— Квадратики на асфальте?

— Да, но главное, что это игра.

— Что в этом главного?

— Любые игры в нашей колонии приравниваются к азартным.

— И что случилось?

— Я нашла этот треклятый мел, нарисовала классики на асфальте и стала прыгать. И другие из нашего отряда стали прыгать. А там же видеокамеры везде. Набежали вертухаи. Разогнали, заставили смывать.

— Смыла?

— Смыла.

— И чё?

— Ничё. Рапорт составили. Нарушение. Отметка в личное дело. УДО потеряла. Из-за классиков потеряла УДО. Десять месяцев жизни. Мел нашла. Это пиздец. Ненавижу этих сук. Я даже не думала, понимаешь? В бараний рог согнули. Я озверела. В ШИЗО попала. А там дубак. А я в трусиках, халате и шлепанцах. А они водой холодной обливают. Зуб, блядь, на зуб... И баланду пополамят. И ты не едешь...

Женю била крупная дрожь. Она плакала. В глаза, видимо, что-то попало. И мне, видимо, что-то попало. В подъезде пыльно, постоянно всякая херня в глаза лезет. Опять налетели друг на друга случайно. Чувствую губами — ухо. А у меня рефлекс простой — нашел ухо, будь любезен, что-нибудь скажи. Ну, я и сказал:

— Ништяк в классики поиграла?

Женя замерла. Думал — ударит. Не ударила. Очень спокойно ответила, тихо так:

— Ништяк. Как в детстве... Свобода.

— Ну и хули ты ноешь?

— Да пошел ты...

Вместе пошли. Чай пить. С тортиком. Продрогли оба. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Лясим-трясим, тоси-боси. В классики она играла. Дура набитая. Десять месяцев. Десять месяцев. А я тут. Как, блядь... Хорошо, что мы просто друзья.

Вокруг занавески

В Закамске есть заводы, торговые центры, кладбище кораблей и Стройгородок, где дома из фанеры и как бы Чернобыль. Если пройти Стройгородок насквозь, пересечь старые рельсы, а потом двинуть по глиняной дороге, усыпанной лужами, то минут через пятнадцать замаячит промзона. Вся она состоит из складов или баз. Одна из баз — овощная. Там есть всякие продукты, но есть и капуста, свекла, картошка, лук и морковь. Овощи нафасованы в сетки по тридцать пять килограмм. Я туда грузчиком-экспедитором устроился в 2014 году. Я не карьерист. Меня просто никуда не брали, вот я и устроился. На восьмом автобусе до Кировского завода доезжаешь, то есть до конечной, а дальше пешком. Я когда первый раз приехал — офигел. Другая Пермь. Через Стройгородок шел и все думал — вот если бытие определяет сознание, что тут вообще с людьми происходит? Хоть в дома заходи и спрашивай.

Не зашел. Головой только вертел и подмечал. Последний барак проходил, смотрю — занавеска висит красивая. А сентябрь. Бабье лето кругом. А занавеска белая-пребелая. И такая, знаете, ажурная. У меня мама вышивает, и я немного вышиваю, поэтому мастерство оценил. Узор таким образом исполнен, чтобы объем придавать. На фоне всеобщей копчености занавеска как туннель в лучший мир выглядит. Это как идти по свалке, и вдруг Матисс на ржавой раме висит. Я даже тормознул. Покурю, думаю, может, кто из этого дома выйдет. Женщина, может, какая, а я попробую по лицу угадать — она вышивала или нет. Две сигареты выкурил — никто не вышел. Это странно. День погожий, полдевятого утра, жизнь явно теплится, но где она? Такое чувство, будто ты по городу-призраку идешь, а призраки за тобой из окон наблюдают.