Добывайки

Выяснилось, что сегодня Спиллер транспортировал по ручью два куска сахара, пакетик чая, три заколки для волос и золотую серёжку и, выйдя на широкую часть ручья, там, где он в конце пастбища переходил в пруд, Спиллер увидел Арриэтту. Стоя босиком у самой кромки воды в тёплой тине, она играла (сказал он им) в забавную игру. Держа в руке лист тростника, похожий на перо птицы, Арриэтта, по-видимому, выслеживала лягушек. Она подкрадывалась тихонько сзади к своей жертве, невинно греющейся на солнце, и, когда оказывалась достаточно близко, изо всех сил шлёпала дремлющую лягушку по спине своим гибким прутом. Раздавалось кваканье и плеск – лягушка шлёпалась в воду: одно очко в пользу Арриэтты. Иногда лягушка замечала её приближение, тогда, понятно, это было очко в пользу лягушки. Арриэтта вызвала Спиллера на соревнование, совершенно не подозревая (так он сказал), что, помимо него, был ещё один заинтересованный зритель – принадлежащий цыганам пёс дворняга, не сводивший с неё жадных глаз с противоположного, лесного, берега. Не слышала она (добавил он) и треска веток в подлеске, а это значило, что хозяева пса идут следом за ним.

По-видимому, Спиллер едва успел прыгнуть на берег, толкнуть Арриэтту в мыльницу и, наскоро объяснив ей, где находится чайник, пустить лодку с девочкой вниз по течению.

– А она сможет его найти? – задыхаясь от волнения, произнесла Хомили. – Я имею в виду чайник.

– Она не сможет его не заметить, – сказал Спиллер и объяснил, что у чайника течение замедляется, разбиваясь о носик мелкой рябью, и мыльница всегда здесь застревает.

– Только и надо, – сказал он, – что привязать лодку, выгрузить из неё вещи и вернуться сюда пешком.

– Вдоль вала над газопроводом? – спросил Под. Спиллер кинул на него удивлённый взгляд, острый и вместе с тем затаённый.

– Можно и так, – коротко сказал он.

– Половинка мыльницы… – изумлённо бормотала Хомили, стараясь представить её в своём воображении. – Надеюсь, с девочкой ничего не случится.

– Ясное дело, ничего, – сказал Спиллер, – на воде запахи не держатся.

– А почему ты не остался в лодке, – спросил Под, – и не поплыл с ней вместе?

У Спиллера сделался смущённый вид. Он потёр тёмную руку о зад меховых штанов, нахмурился, поглядел на потолок.

– Там не было места для двоих, – наконец сказал он, – рядом с грузом.

– Ты мог вывалить груз, – сказал Под.

Спиллер ещё сильней нахмурился, словно этот разговор ему надоел.

– Может быть, – сказал он.

– Я хочу сказать, – настаивал Под, – что ты ведь остался на виду, без всякого прикрытия, верно? Что по сравнению с этим какой-то груз?

– Так… – сказал Спиллер и в замешательстве добавил: – Она мелкая… вы не видели её (речь шла о его лодке), там для двоих нет места.

– О, Под!.. – вскричала вдруг Хомили.

– Что ещё? – спросил Под.

– Этот мальчик, – продолжала Хомили звенящим от волнения голосом, – этот… ну, что там говорить, вот он стоит перед тобой! – И она протянула руку к Спиллеру.

Под взглянул на него. Да, спору нет, тот действительно стоял перед ним, красный от смущения и неописуемо грязный.

– Он спас ей жизнь, – продолжала Хомили, голос её дрожал от благодарности, – ценой собственной жизни!

– Ценой? Ну нет, – возразил, немного помедлив, Под и задумчиво поглядел на Спиллера. – Я хочу сказать, он ведь здесь, не так ли? – И резонно добавил, хотя похоже было, что это только сейчас, как ни странно, пришло ему в голову: – А Арриэтты нет.

– Нет – так будет, – сказала Хомили уверенно, – вот увидишь. Всё будет в порядке. Этот мальчик – герой! И шляпная булавка к его услугам.

Вспомнив внезапно свои обязанности хозяйки, Хомили принялась хлопотать вокруг него.

– Садись, Спиллер, – радушно пригласила она, – и отдохни. От ручья сюда немалый путь. Чем тебя угостить? Хочешь половинку ягоды шиповника с какой-нибудь начинкой? Ничего особенного я тебе предложить не могу, – продолжала она со смущённым смехом, – мы здесь люди новые, сам знаешь…

Спиллер сунул грязную руку в глубокий карман.

– У меня есть вот что, – сказал он и кинул на стол (кусок сланца) что-то большое и тяжёлое.

Ударившись о твёрдый сланец, оно подпрыгнуло, и во все стороны брызнул сок. Хомили подошла поближе и с любопытством наклонилась к столу.

– Что это? – спросила она, не веря своим глазам. Но, спрашивая, она уже знала ответ: её ноздрей достиг запах – ах, какой он был аппетитный! – и на какой-то мимолётный чудесный миг она чуть не потеряла сознание. Это была жареная нога…

– Мясо, – сказал Спиллер.

– Чьё мясо? – спросил Под. У него тоже остекленели глаза. Сидеть на одних ягодах шиповника и боярышника, возможно, и полезно для здоровья, но живот при этом подводит.

– Ой, не говори, – запротестовала Хомили и зажала уши руками. А когда они обернулись к ней с удивлённым видом, она нетерпеливо, хотя и смущённо, добавила: – Давайте просто съедим его.

Они накинулись на мясо, отрезая кусок за куском обломком бритвы. Спиллер удивлённо глядел на них: он был по горло сыт мясной пищей, ведь он ел её каждый день.

– Надо оставить кусочек Арриэтте, – не переставала повторять Хомили. Время от времени она вспоминала о хороших манерах и уговаривала Спиллера тоже поесть.

Под, горя любопытством, пытался выведать, чьё это мясо.

– Для полёвки эта нога велика, – говорил он, задумчиво жуя, – а для кролика, наоборот, мала. Горностаев не едят… должно быть, это какая-то птица. Да, конечно.

А Хомили тут же вскрикивала страдальчески:

– Под, пожалуйста!.. – И смущённо оборачивалась к Спиллеру: – Я хочу знать лишь одно – как Спиллер готовит. Мясо удивительно вкусное, зажарено в самый раз.

Но из Спиллера нелегко было что-нибудь вытянуть. Лишь один раз он проронил, что готовить мясо совсем нетрудно (повергнув этим Хомили в полное изумление: как может быть нетрудно приготовить мясо в этой пустыне, где нет ни печи, ни дров, ни угля?). Не говоря уже о естественном чувстве благодарности, она с каждой минутой испытывала к Спиллеру всё большую симпатию (ей казалось, что он понравился ей с первого взгляда) и всё больше расхваливала его.