Дочь адмирала

Я бросилась на него, готовая расцарапать его лицо ногтями, и он в ужасе отпрянул Впервые я увидела в его глазах страх. Я выставила его из квартиры, строго-настрого запретив показываться мне на глаза. Наверно, он наконец понял, что на этот раз я не пущу его обратно. Во всяком случае, больше он мне не звонил.

Новый, 1974-й, год я встретила без Коли и без возлияний, в уверенности, что со дня на день получу письмо от отца.

Но миновала зима, пришла весна, наступило лето, и ничего не изменилось. Ни одного письма, ни одного телефонного звонка от Ирины Керк. Неужели она утратила ко мне интерес? Помнит ли меня отец? И жив ли он?

Эти вопросы день за днем нескончаемо вертелись у меня в голове. В какой-то момент я принималась уговаривать себя, что он шлет письма, но они не доходят. Уже в следующую минуту я отвергала эту мысль, твердо уверенная, что то единственное письмо — предел его внимания ко мне, и я никогда не увижу своего отца.

Дни пролетали один за другим, бесцельные и пустые. Я попыталась углубиться в работу над новым фильмом, но работа стала чем-то второстепенным. Главным стал отец. Его фотографии властвовали над моей жизнью.

Каждый вечер я возвращалась домой, и мы с мамулей ужинали в полном молчании. Стоило мне поднять глаза — и я ловила на себе ее внимательный взгляд. Видя ее тревогу, я с усилием улыбалась.

— Не беспокойся, мамуля. Я выживу.

ИРИНА КЕРК

Как бы то ни было, а стойкости адмирала нужно отдать должное. Стреляный воробей! В семьдесят пять перенести операцию на сердце! Когда он наконец позвонил ей, а произошло это приблизительно через два месяца после ее разговора по телефону с Хью, он не без гордости сообщил, что пролежал на операционном столе пять часов и двадцать минут.

Джек снова стал писать письма Виктории, а Ирина пересылала их во Францию своему знакомому, который обещал переправлять их в Россию, Виктории. Ее надеждам уговорить Джексона Тэйта поехать в Советский Союз и повидаться с Викторией, теперь, увы, уже не суждено было сбыться. Операция на сердце плюс старческий диабет полностью исключали такую возможность.

В свое время Виктория попросила Ирину взять для нее у отца приглашение для поездки в Штаты. Ирина знала о страстном желании Виктории повидать отца и прекрасно понимала, какому риску подвергнется, независимо от исхода ее обращения за визой. Беспокоило и то, что она вот уже много месяцев не могла связаться с Викторией. Каждый раз, когда она заказывала с ней телефонный разговор, в ответ слышалось неизбежное: «Никого нет дома».

Виктория и не подозревала, насколько близкой для нее была возможность навсегда потерять отца. Ну да ладно, Ирина расскажет ей обо всем при личной встрече, когда поедет летом в Европу. Конечно, при условии, что ей удастся попасть в Россию, — у нее не было ни малейших сомнений, что русские знают о книге, над которой она работает, и о ее связях с диссидентами. Вопрос только в том, как много они знают.

К началу лета 1974 года Ирина узнала, что ее французский знакомый не смог передать Виктории письма отца. Надо было придумать какой-нибудь способ доставки писем и подыскать для этого другого человека.

Она остановила свой выбор на Михаиле Агурском, профессоре, занимавшемся проблемами кибернетики и философии. Еврей Агурский проявил недюжинную смелость, бросив вызов советской системе. Только человек большого мужества, как писала она о нем в своей книге, мог решиться на встречу в лесу с репортерами Си-би-эс и рассказать им о ситуации в России[3].

Ирина сделала все возможное, чтобы ее письма и письма Джека Тэйта оказались в руках Агурского.

ВИКТОРИЯ

Был обычный будничный день середины лета. Я стояла в длиннющей очереди на прохождение ежегодного техосмотра машины. Я уже отстояла не меньше двух часов, и, судя по всему, мне предстояло простоять еще столько же. Предупредив мужчину, который был за мной, что отойду, я пошла позвонить.

Едва я успела сказать мамуле, чтобы не ждала меня к обеду, как она прервала меня.

— Приезжай! Немедленно! У меня есть для тебя важные новости.

— Не могу. Я потеряю очередь. Может, скажешь, в чем дело?

— Нет! Исключено. К черту техосмотр, приезжай!

Я помчалась за машиной и приехала домой. На столе лежали несколько писем от Ирины и четыре — от отца. Боже, какой великолепный праздник! Он жив! Он не забыл меня! Я с жадностью читала его письма, смахивая слезы, застилавшие мне глаза и мешавшие читать.

Потом мамуля рассказала, как к ней попали письма. Позвонил какой-то мужчина и, не представившись, спросил:

— Вы ждете писем с Запада?

Мамуля пробормотала что-то невнятное. Мужчина сказал:

— У меня есть для вас кое-что. Мы можем увидеться?

Они договорились о встрече. Это был Михаил Агурский, который пошел ради меня на огромный риск.

ИРИНА КЕРК

Она приехала в Москву в августе 1974 года, но о Викторией увиделась не сразу. Первым делом она встретилась с Михаилом Агурским, чтобы переговорить с ним о Виктории и ее отце.

— Есть какой-нибудь шанс, что он сам приедет повидаться с ней? — спросил Михаил.

Ирина качнула головой.