Дочь адмирала

Мне дали красный галстук.

ЗОЯ

Казалось, прошла вечность после освобождения Руслановой и Бог знает как давно она уже не видела Зоей. Поговаривали, что и ее уже выпустили. А Зоя продолжала сидеть, в одной камере вместе с монахинями, ожидая решения своей судьбы и ловя всевозможные слухи о новом режиме и о том, когда выпустят остальных заключенных.

Но миновала еще одна зима, а она по-прежнему томилась в ожидании. Заключенным вернули одежду, которую отобрали по прибытии во Владимирку. Когда Зое принесли поношенное пальто Ольги, она с горечью вспомнила свою меховую шубку. Из шелковых чулок, которые ей тоже вернули, она, отрезав низ, сделала рукава, пришив их к теплым зимним панталонам. Потом вырезала отверстие для головы — и получился свитер.

Надежда на освобождение и встречу с дочерью лишь удлиняла и без того бесконечно долгие дни. Прежде, при жизни Сталина, она уже оставила всякую надежду. Это, как ни странно, облегчало жизнь. А теперь каждый день превращался в пытку, в напряженное ожидание того момента, когда дверь камеры откроется и надзирательница прикажет собирать вещи.

И наконец это свершилось. Ей сообщили, что ее отправляют в Лубянку, в ту тюрьму, где начались ее муки.

— Меня освободят? — спросила Зоя.

Надзирательница лишь пожала плечами.

— Я знаю только, что тебя приказано отправить в Лубянку. Скажи спасибо и за это. Там теплее.

После Владимирки Лубянка и впрямь показалась раем. Зою поместили в одиночку с паркетным полом и разрешили пользоваться душем, когда ей заблагорассудится. Единственное условие при этом: предупреждать надзирательницу. Вместе с едой ей давали витамины и рыбий жир. Чай, по сравнению с теми первыми давними днями, был немного крепче, и к нему полагалось почти полчайной ложки сахара.

Фамилия нового следователя, который вызвал ее на следующий день после приезда, была Терехов. Когда она вошла в кабинет, он встал.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал он.

Это потрясло Зою. Как же давно, Боже, как давно к ней никто не обращался подобным образом.

— Что происходит? — спросила она.

— Весьма вероятно, что ваш приговор будет изменен, — ответил он. — Ваше дело подлежит пересмотру.

Он протянул руку и вытащил из-за спины старую толстую папку, поверх которой по-прежнему красовался американский флаг. Зоя охнула. Он улыбнулся.

— Не отчаивайтесь. Я уже ознакомился с вашим делом. Нам предстоит изучить основные пункты выдвинутых против вас обвинений, а вам придется дать мне необходимые объяснения. Я запишу их, и дело будет пересмотрено, а уж потом поглядим. К сожалению, на это уйдет время. Начнем завтра утром.

Он встал, давая понять, что разговор окончен. Зоя медлила уходить.

— Простите, но если вы так добры, не можете ли вы мне сказать, что случилось с моей семьей?

Терехов заглянул в досье.

— Вашу сестру Александру приговорили к пожизненной ссылке. Сейчас она в Петропавловске, в Казахстане. Вместе с ней ее дети — Нина и Юра, а также девочка по имени Виктория.

— К пожизненной?

Он пожал плечами.

— Ее сослали за ваши преступления. Если изменят ваш приговор, изменят и ее. Кто знает?

Зоя кивнула.

— А моя сестра Мария?

Он помолчал, прикуривая сигарету.

— К сожалению, о ней у меня плохие новости. Вашу сестру Марию приговорили к десяти годам трудовых лагерей. Ее направили на север, в Воркуту, на кирпичный завод. Она умерла в 1952 году.

Зоя изо всех сил закусила губу. Бедная Мария. Она никогда не отличалась крепким здоровьем. Работа на кирпичном заводе в трудовом лагере! Мария, которая за всю жизнь не обидела и мухи. Чтобы не разрыдаться, Зоя впилась ногтями в ладони.

День за днем она встречалась с Тереховым, и они снова и снова обсуждали все детали дела, начиная с ее первой встречи с Джексоном Тэйтом. Но на сей раз все было по-другому. Терехов, как правило, задавал вопрос и, выслушав ответ Зои, записывал его. Он никогда не подвергал сомнению правдивость ее слов. Время от времени он кивал головой, говоря:

— Понимаю, понимаю. Так вот, значит, как оно было.

Они продвигались вперед так медленно, что Зоя уже начала отчаиваться: придет ли этому когда-нибудь конец? И вот однажды, завершая разговор, Терехов улыбнулся и сказал:

— Не отчаивайтесь. Надеюсь, все будет так, как вы мечтаете.

Вернувшись в камеру, Зоя задумалась над его словами. Несомненно, они означают, что ее оправдают и освободят.

Это произошло 23 февраля 1954 года — это число назвал ей Терехов, как только она переступила порог его кабинета.

Первым, что пришло ей в голову, была мысль о том, что за время, пока она сидела в тюрьме, Виктории исполнилось девять лет.

— Зачем вы назвали мне сегодняшнее число?

— Сначала сядьте, — ответил Терехов, подвигая ей стул. — Хочу сказать вам, что нынешнее утро — счастливейшее в вашей жизни, вы свободны. Годы, проведенные вами в тюрьме, — чудовищная ошибка, ответственность за которую несет диктатор Сталин. Сейчас, когда у власти новый руководитель — Хрущев, мы освобождаем миллионы людей. Помните: вы не одиноки в перенесенных вами страданиях.

Зоя сидела не шелохнувшись. Все тело, казалось, окаменело. Терехов поглядел на нее.