Дочь адмирала

Я почувствовала, что краснею. Я и без него знала про свой рост и худобу, но мамулины подружки наперебой расхваливали мою внешность и даже убедили меня в привлекательности. Однако сама я не обольщалась на этот счет. Как выгляжу, так и выгляжу, просто это поможет мне в актерской жизни.

— Чем вам не подходит мой рост и внешность?

Я и сама поразилась своей наглости. Вот сейчас он возьмет и вышвырнет меня из студии. Вместо этого режиссер подошел ко мне.

— Если вы прочли книгу, то знаете, что героиня — девочка маленького роста, живущая на берегу моря. Мне она представляется очень романтичной, лирической. Вы же слишком высокая.

— Но я могу сыграть эту роль.

Режиссер потрепал меня по щеке.

— Забудьте об этом, дорогуша. — Он внимательно поглядел на меня. — Но в картине есть другая роль, которая вполне соответствует вашим данным.

Моим кино-дебютом стала роль одной из двух подружек героини. По сценарию это была вполне хорошая роль, и на мою долю приходилось не так уж мало слов, но когда фильм смонтировали, от них, можно сказать, ничего не осталось. И все же это было начало.

После окончания съемок фильма «До свиданья, мальчики» я сразу же получила роль в картине «Потерянная музыка», который снимался в Ленинграде. На этот раз мне дали одну из главных ролей, но она не требовала большого актерского мастерства. В основу фильма была положена слащавая любовная история, в которой мне отводилась роль восемнадцатилетней девушки. В этом фильме, как, впрочем, и во многих других, где я снималась, во главу угла ставились мои внешние данные и абсолютно игнорировался такой фактор, как талант, который — как мне хотелось верить — у меня был Но это было лишь начало, и я с бесконечной благодарностью воспринимала свою работу. А мамуля очень гордилась мной.

Третья моя картина была и вправду хорошей, быть может, самой лучшей из всех, в которых я снималась. Фильм назывался «Двое» и получил золотую медаль на Московском международном кинофестивале. Я сыграла в нем роль глухонемой девушки и в восемнадцать лет проснулась, как говорят, знаменитой. Мамуля смотрела фильм несколько раз и каждый раз ревела, не в силах сдержать слез.

Фильм прошел по экранам всего мира под названием «Баллада о любви». Мне сказали, что его покажут даже в Соединенных Штатах, и я молила Бога, чтобы его посмотрел мой отец, чтобы он узнал меня и приехал в Москву повидаться со мной.

Потому что, как бы блистательно ни начиналась моя карьера, я ни на секунду не забывала об отце, по-прежнему мечтая о встрече с ним. Я хотела этого больше всего на свете. При этом я почти никогда не упоминала о нем вне стен нашего дома. Открыв мне правду, мамуля взяла с меня слово не рассказывать ни о чем своим друзьям.

— Тебя могут обидеть. Довольно и того, что ты сама все знаешь. Для всех остальных — твой отец летчик, который погиб на войне. Обещай, Вика.

Время шло, вестей от Ирины Керк не было, мне становилось все трудней говорить об отце даже с мамулей. Когда я начинала приставать к ней с вопросами, она поджимала губы, и видно было, что ей это неприятно.

— Вика, пусть будет так, как есть. Ты о нем знаешь, этого достаточно. Либо Ирине Керк не удалось разыскать его, либо он умер.

— Но, мамуля, я не могу этого так оставить, он же мой отец.

Она грустно улыбалась.

— Для меня он тоже много значил, но за всю жизнь я не получила от него ни строчки. И вот ведь живу. И ты должна жить.

В тот раз я проплакала, лежа в постели, всю ночь, прижимая к себе его фонарик. Нельзя, чтобы это кончилось вот так, ничем.

Он стал сниться мне по ночам. Один из снов был таким ярким, что, проснувшись, я запомнила его до мельчайших подробностей. Сновидение это прочно вошло в мир моих фантазий, центром которых всегда был отец.

Мне привиделось, будто он в Москве и звонит мне из гостиницы, где остановился. Говорит по-русски, но, как мне показалось во сне, с сильным американским акцентом.

— Виктория, не догадываешься, кто тебе звонит?

— Нет, — ответила я.

— Разве ты забыла, о чем просила Ирину Керк?

Меня как подбросило.

— Не могу поверить!

— Да, да, говорит твой отец. Я здесь, в гостинице, прямо напротив твоего дома.

— Когда я тебя увижу?

Он засмеялся.

— Хоть сейчас, но не говори матери, что я приехал.

— Как я узнаю тебя?

Он снова засмеялся. И столько тепла было в его смехе!

— Не беспокойся, я сам узнаю тебя. Не забудь, мама прислала мне твою фотографию.

Я как сумасшедшая кинулась через улицу к гостинице. К входу вела высокая лестница в несколько маршей. Одним духом я взбежала по ним. Площадка перед входом была запружена людьми, но отца среди них не было. Меня охватила паника. И тут я увидела его — он шел сквозь толпу, которая безмолвно расступалась перед ним.

Он был подтянутым высоким человеком лет пятидесяти. На нем был серый костюм, в руке он держал какую-то газету. Он улыбнулся мне, мы бросились друг к другу, и оба заплакали.

А потом он поцеловал меня и сказал:

— Я очень рад видеть тебя, Виктория. Только не говори ничего маме, мне не хочется огорчать ее. Мне выпал случай провести здесь всего два-три часа, и все. Потом я уеду.

Я снова обвила руками его шею.