Дочь алхимика

Наверное, от произнесенной фразы я слишком широко распахнула глаза, отшатнувшись, что помогло супругу догадаться: это не так. Если я и боялась кого во всей Староросской империи, так это господина Левшина. С его несдержанностью, грубостью и жестокостью. С его не поддающейся никаким убеждениям рассудка стальной волей, готовой смести любые доводы в прах. С его…

Лицо Николая Георгиевича тут же лишилось юношеской простоты, снова превратившись в непроницаемую маску чиноначальника особого кабинета. Запоздало осознав, что нанесла супругу незаслуженную обиду, попыталась сгладить ситуацию, коснувшись ладонью его щеки. Но этот жест, видимо расцененный маркизом как жалость, лишь усугубил и без того отчаянное положение.

Мгновенно отстранившись от меня, он прошел к входной двери. Слишком резко — так, что едва не вырвал прочный шнур из паза, — дернул за веревку сонетки, выдавая истинную природу чувств. И раздраженно приказал подать ужин, коротко бросив через плечо:

— С едой нам придется не задерживаться — дела.

Запоздало осознав, что господин Левшин не собирается воспользоваться законным правом на брачную ночь, растерянно спросила:

— Дела? Я думала… вы…

— Вы думали, я — что? — Маркиз обернулся. Окинул меня неприязненным взглядом — ледяным и… таким жестоким, какого я до сих пор не видела ни у кого. В одно мгновение сократил разделяющее нас расстояние и, склонившись к самым губам, прошептал, почти касаясь их: — Вы хотите меня, Ольга? Отвечайте честно, вам нечего бояться в собственном доме!

Дернувшись от чересчур неприкрытой откровенности, попыталась отстраниться, чем еще больше испортила ситуацию. Не нуждаясь в словесном подтверждении унизительного отказа, Николай Георгиевич отчеканил:

— Я не насильник, моя дорогая маркиза! И никогда им не был. Я не стану принудительно овладевать женщиной, которая ненавидит меня!

— Я не… Простите, маркиз.

— Бросьте, Ольга! Не лгите мне! Вы сами вчера признались в этом, так неужели всего за день все изменилось?

Отвернувшись, господин Левшин едко предупредил:

— И не забудьте мое имя. Вы же не желаете, чтобы в следующий раз мне снова пришлось вспомнить о вашем обучении?

Ели молча. Маркиз слишком старательно не смотрел в мою сторону, и от всего этого я чувствовала себя крайне неуютно. Быть может, даже хуже, чем если бы он все же воспользовался данным Богом и людьми правом сделать меня своей.

— Настойчиво советовал бы вам переодеться, — произнес он, едва взглянув в мою сторону. — Нам предстоит нелегкая ночь. Будет ветрено, поэтому никаких глупостей! Шерстяное платье и теплые чулки. Удобные туфли вроде тех, в которых вы выбрались в особняк отца. — Господин Левшин снова раздраженно поджал губы, выразив этим враждебное отношение к неудавшемуся побегу. — Волосы соберите в узел, чтобы не мешали. И да: колье не снимать ни при каких условиях. Понятно?

Дождавшись кивка и поспешно покончив с едой, его сиятельство ненадолго оставил меня одну. Громко хлопнув дверью, прошел в соседнюю спальню, из которой тут же донеслись приглушенные звуки шагов и шум стучащей дверцы шкафа.

Мне же не осталось ничего иного, как быстро выполнить пожелание супруга относительно одежды: задержаться боялась, чтобы не спровоцировать очередной приступ недовольства.

Переодевшись в ванной комнате, по выходе обнаружила господина Левшина в своей спальне, уже облаченного в удобный дорожный костюм темно-серого цвета из теплой ангорской шерсти.

— Этой ночью будет холодно, постарайтесь не замерзнуть, — все еще раздраженно пожелал он. — Плащ!

Набросив тяжелую накидку мне на плечи, огненный маг всего на секунду задержал ладони, и мне внезапно показалось, что он намеревается что-то сказать. С надеждой развернулась к нему, в очередной раз готовая принести извинения, но, встретившись с суровым взглядом, опустошенно опустила глаза.

— Прошу вас, — протянули мне ладонь. — На этот раз мы воспользуемся каретой.

— Снова монастырь? — неприятно удивилась я.

— Нет, Ольга. Этой ночью нам предстоит нечто гораздо более интересное, скоро вы и сами в этом убедитесь.

В карету садились в тягостном молчании, прерванном лишь коротким приглушенным скрипом чуть расшатанной дверцы.

— Нужно будет урезать жалованье груму, — проворчал его сиятельство. — А еще лучше выгнать, если подобное повторится.

Несколько последующих слов негодования господина Левшина потонули в звонком цокоте новых подков конной упряжки, застучавшей по отполированным камням мостовой. Карета слегка покачивалась при попадании колес в небольшие выбоины, и каждый, пусть даже мимолетный, эпизод дорожной тряски отражался недовольством на лице супруга.

Понимая, что Николай Георгиевич пребывает не в лучшем расположении духа, слегка отодвинула темную занавеску окна, чтобы, наблюдая открывающийся вид, ненадолго отвлечься от тягостных мыслей.