Дочь атамана

Как понять, отчего отец оставил маму в такой беде? Как узнать, что случилось?

Уж скорее бы дед ответил на ее письмо — Саша истово надеялась, что он сможет пролить свет на тайны прошлого.

А если нет… придется отбросить всякую жалость к отцу и спросить его обо всем прямо.

Позади всхрапнула лошадь, и Саша торопливо оглянулась, проверяя, не взбесилось ли и это животное под Михаилом Алексеевичем, как было утром.

Однако кобыла только недовольно фыркала и терпеливо продолжала нести своего ездока.

Саша снова припомнила вчерашнее и едва подавила тяжкий вздох.

Воспитание подняло ее руку с плетью — а воспоминание о старике лекаре остановило удар.

Лядовы всегда чинили правосудие лично — не перекладывая эту тяжкую ношу на чужие плечи. Таков был ее дед, таков отец, и таковой видела себя Саша. Она же не нежная барышня, а дочь вольного атамана, который держал своих людей в милости, но и в строгости. Иначе давно потерял бы власть над свободолюбивыми буйными войсками.

Но Саша дрогнула, постыдно дрогнула — лишь потому, что помнила, в какую молотьбу попал старый лекарь по доброте своей. Все его преступление — спасение одного младенца, а награда — долгое заключение и служба ненавистному канцлеру.

Поэтому она сразу поверила, что Михаил Алексеевич не своей волей покорился канцлеру, легко вообразила, что и у него тоже не осталось никакого выбора.

Если бы не печальная история лекаря, Саша всенепременно выгнала бы Михаила Алексеевича взашей — разве можно держать подле себя предателя?

А теперь она страшилась, что о ее постыдной слабости узнает отец, — о, как легко представить всю глубину его разочарования!

Впрочем, отцовское разочарование казалось не самым худшим перед лицом более ужасающих угроз.

— Михаил Алексеевич, — позвала она, переводя кобылу на шаг, — понимаете ли вы, сколь давняя вражда между нашей семьей и великим канцлером? Первый император был щедр и дал нам очень много — Лядовы ведь сами себе закон. Атаман может казнить и миловать своих людей, распоряжаться войсками, на границах его слово — как слово Божье. И канцлер давно нашептывает матушке-государыне, что вольный атаман пошатнет ее власть, коли захочет, силы хватит. Да только мы и внесли ее на трон во время дворцового переворота — папины гвардейцы, на своих плечах. Ведь Лядовы присягали императору, а значит — и дочери его. А государыня чтит отцовы наказы и умеет быть благодарной. Наши войска — опора ее и защита.

Вот и бесится канцлер — такая неподвластная ему мощь. А теперь представьте, что с вами будет, вздумай вы ляпнуть моему отцу: так мол и так, служу твоему заклятому врагу, не обессудь, атаман, судьба-злодейка. Я знаю, вы верите — повинную голову меч не сечет. Но отец убьет вас в тот же миг, без раздумий. Поэтому заклинаю вас всем, что вам дорого, — памятью о вашей жене, возможно, — молчите о канцлере даже под пытками!

Михаил Алексеевич слушал ее серьезно и внимательно, а при упоминании пыток даже глазом не моргнул.

— Соврать-то недолго, — ответил он со вздохом, — врать-то я научился в последнее время.

И столько огорчения было в его лице и голосе, что Саша не удержала улыбки.

— Вы самый простодушный соглядатай на свете, — заметила она, — ума не приложу, как это канцлеру вообще в голову пришло использовать вас в таком качестве. Или же, напротив, самый коварный — и в этом случае вы станете мне хорошей наукой.

— Более всего я хочу стать вашим другом, — твердо произнес Михаил Алексеевич, открыто глядя Саше в глаза, и она невольно вздрогнула, вспомнив его горячее дыхание на своих пальцах.

В эту минуту утрешняя возня в снегу показалась пустой, нелепой.

Вдруг Михаил Алексеевич вовсе не считал ее ничтожной, бессердечной и слабой? Вдруг в злосчастьях своих он уверовал, что его всенепременно выбросят из дома, как шелудивого пса? Привык к бедам и одиночеству, не находя ни дружеской поддержки, ни протянутой руки?

— Милый мой, — произнесла Саша с состраданием, нисколько не возмутившись этой фамильярности. Дружить с наемным управляющим? И что в этом такого? Она Лядова, а не какая-нибудь графиня, может позволить себе что угодно. — Верьте мне: я вас в беде ни за что не оставлю.

Он резко отвернулся, глядя на черные, зловещие голые ветви деревьев.

И Саша тоже молчала, растерявшись от невольной торжественности своих слов.

Кобыла опять всхрапнула, и Михаил Алексеевич пришел в себя.

— Саша Александровна, — начал он задушевно, — я вот что подумал… Только вы оставайтесь, пожалуйста, спокойной, а то знаю я вашу манеру — сначала драться, потом разбираться.

— Да говорите уже, — хмуро поторопила она, не слишком довольная этим упреком.

— Если Лядовы настолько влиятельны, если они опора и защита трона, то ведь канцлеру было не резон мешать браку дочери и сына вольного атмана. Александр Васильевич, конечно, не великий князь, но и не сильно меньше. А тут и девочка на сносях. Обвенчал бы он молодых, и никакая вражда бы ему в этом не помешала. Так канцлер упрочил бы свое положение, а не пошатнул его.

— И что вы хотите этим сказать? — медленно переспросила Саша.

— И сам не понимаю, но уж больно нескладно выходит.