Дочь атамана

— Что с ней станет! Просватали в прошлом году, на сносях теперича. Нешто я отдала бы свое дите бесам проклятым? Помутнение какое-то нашло тогда, барин, я как поняла, что сотворила, меня такой лютой злобой захлестнуло! И ты не бойся ничего, страх, он пахнет, его почуют.

— Что же ты отдала? Как договорилась?

Но Анна так же резко поднялась, молча вернулась к готовке.

Сказала все, что хотела, стало быть.

А у Гранина проснулся волчий аппетит, он ел жадно, вдруг перестав тревожиться и сомневаться. Тепло и сытость разливались по телу, глаза начали слипаться, и он осоловело моргал, пытаясь побороть сонливость.

В кухню снова заглянула Груня.

— Михаил Алексеевич, теперь вас зовут, — выпалила она, падая на стул.

Он неохотно встал. Разнимать Изабеллу Наумовну с ее норовистой воспитанницей — все равно что разнимать двух волчиц.

К его счастью, в передней была только Саша Александровна, разгоряченная, покрытая красными пятнами, нетерпеливо выщипывающая пух из телогрейки.

— Побежала писать отцу, — нажаловалась она, — как же он поступит, найдя здесь Ани Дюбуа? Узнает ли девочку, которая носила любовные записки? Поймет, как много я знаю про маму? Боже, у меня голова кругом!

— Все к лучшему, — успокоил ее Гранин, — Саша Александровна, вам давно следует поговорить с Александром Васильевичем. К чему все эти хороводы вокруг до около?

— Вы просто не знаете, какой он вспыльчивый, — вспыхнула она сердито и выдрала из несчастной телогрейки целый пучок. — Что теперь будет!

— Чего вы так боитесь?

— Сама не знаю… Вдруг он потеряет голову и уедет за заставы, например. Или начнет кутить. Или вообще женится со злости! Однажды, когда я была совсем еще маленькой, он так вспылил на очередной мой вопрос о маме, что целый месяц со мной не разговаривал. В другой раз едва меня не отшлепал, но Марфа Марьяновна встала меж нами как скала. Потом он поклялся никогда и пальцем меня не трогать, но ведь нужно время, чтобы успокоиться. Как же я сразу не подумала, какой бедой может стать появление здесь мадемуазель Вебер! И ведь главное, я понятия не имею, что ответить на вопросы Изабеллы Наумовны! Что за модистка? Для чего я ее пригласила? Никаких объяснений, которые я могла бы предоставить.

— Вам и не нужно объясняться, — заметил Гранин, — вы вольны делать в этой усадьбе все, что вам вздумается.

— И завтра же здесь будет отец! А я даже не придумала, что ему сказать!

— В этом все дело? Ну так не беспокойтесь, письмо Изабеллы Наумовны потеряется.

Саша Александровна просияла.

— Как славно, — воскликнула она и сорвалась с места. — Груня! Груня! Готова ли комната? Михаил Алексеевич, вы распорядились насчет экипажа для мадемуазель Вебер? И хватит уже прятаться в своем флигеле — извольте являться на ужин, как приличный человек. Вы же не медведь, чтобы всю зиму торчать в своей берлоге.

— Как скажете, Саша Александровна.

— Что еще за вынужденная покорность? — вспылила она самым неожиданным образом. — Вам неприятно мое общество?

Такая трактовка смутила Гранина.

— Простите, — смешался он, — сейчас я плохая компания. Уж больно мрачен.

— Ваша правда, — согласилась она, мигом присмирев, — однако это не повод чураться людей. Послушайте меня, Михаил Алексеевич, — она взяла его за руку и усадила возле себя на диване, — вы сказали, что цыганка советовала вам выторговать себя у черта, правильно? Так вот что, милый мой, вы один к этому черту, уж не знаю, существует ли он, ни за что не суйтесь. Вы ведь себя уже похоронить готовы, разве можно в таком состоянии драться за свою жизнь! Обязательно возьмите меня с собой — я вас зубами выгрызу.

— Зачем, — спросил он, ощущая безмерную усталость и опустошение внутри, — вам это нужно, Саша Александровна?

Она широко ему улыбнулась.

— Потому что я, в отличие от вас, люблю драться, — объявила Саша Александровна, снова вскочила на ноги, нетерпеливая и неусидчивая, — пойду проверю комнату и переоденусь. И не вздумайте снова играть в свое бестолковое благородство, — остановилась она в дверях, — еще раз услышу про «уеду» да «не хочу обременять», снова вас ударю, имейте в виду. Не лезьте к черту в одиночку, обещайте мне!

Гранин молчал, нипочем не желая втягивать ее в это и не зная, как обойти ложь.

— Боюсь, — произнес он осторожно, — что это частное дело…

Ее глаза яростно сверкнули, и он разозлился на себя за нерешительность.

— Воля ваша, — сказал Гранин сухо, — но я вас к черту не потащу. Уж не знаю, что вы себе вообразили, но я вполне могу постоять за себя. Не стану прятаться за юбками вздорной барышни.

— Барышня…

— Вы, Саша Александровна, — перебил он присказку про бабушку, — юная, упрямая и прекрасная. Кажется, вы поклялись своему лекарю не хвататься за шпаги? А черта бы он одобрил?

Она закусила губу, хмурясь. Похоже, вела мысленные беседы со стариком, которого уже не существовало в этом мире.

Гранин понимал ее метания, как никто. Саша Александровна вообразила себя обязанной ему своей жизнью, и он все не мог придумать, как убедить ее в обратном. Но раз уж так вышло, следовало воспользоваться этим убеждением, чтобы уберечь ее от новых опасностей.