Дочь бакенщика

Все рассмеялись. Ильсеяр узнала среди пленных того низкорослого рыжебородого офицера, который грозился ее отцу и грабил вчера деревню. Сейчас он не выглядел таким храбрым, как тогда. Руки заложил назад, опустил голову и шагал, словно ожидающий удара вороватый кот. Казалось, он стал еще короче ростом и еще более рыжим.

Вдруг глаза его встретились со взглядом старухи Сарби, которая стояла рядом с Ильсеяр. Непрестанно дрожащее согнутое тело бабушки Сарби точно сразу набралось силы. Она даже распрямилась немного и неожиданно быстрым движением шагнула к офицеру.

— Вот он! — крикнула она гневным голосом. — Это он вытащил мою внучку из погреба, где она пряталась! Он, вражина!

Офицер шел мимо старухи, втянув голову в плечи. Кровь кинулась в лицо бабушке Сарби. Она вцепилась сухими пальцами в горло офицера:

— Подыхай, зверюга, околевай! Околевай, проклятый… Сына в тюрьме сгноили. Старика в шахте похоронили. А внучку… Убить тебя мало за все, мучитель!..

Пальцы старухи впились в горло офицера. Тот глянул, выпучив глаза, на старуху и, вырвавшись, пошел быстрее. Старуха в изнеможении опустилась на песок. Люди подняли ее.

— Бабушка, бабушка, — радостно затеребила ее Ильсеяр, — глянь, Зухрэ-апа идет. Да вон она из лодки вышла…

Глаза старухи устремились на лодку, причалившую к берегу, и, собрав последние силы, она побежала навстречу своей внучке:

— Внученька! Светик мой! Внученька!..

Глава 15 Суд над белыми

Наверху, над обрывом, заиграл горнист. На его зов отовсюду начали стекаться партизаны.

Когда горн замолк, Ильсеяр побежала в будку.

Там за столом сидели Костин и еще несколько партизан, а перед ними стояли двенадцать офицеров различных рангов. Среди них был и тот, которого обнаружила ночью Ильсеяр. Он был самый высокий и стоял наклонив голову, чтобы не задеть за потолок. Хмурый взгляд офицера останавливался то на лежавшем тут же на столе собственном его нагане, то на лице командира партизанского отряда, который его допрашивал. Уже закончив допрос, Костин спросил офицера:

— Между прочим, как получилось, что вы не убежали, когда девочка выскочила из-за парома? Ведь вы вполне могли еще до появления крестьян скрыться в зарослях?

Этот вопрос заинтересовал Ильсеяр больше всех.

Офицер отвечал неохотно:

— Мне показалось, что за паромом есть твои люди: в меня оттуда целились из винтовки.

Командир удивленно обернулся к Ильсеяр:

— Какая там еще винтовка?

— Никакой, — начала Ильсеяр, но потом вспомнила и смутилась. — Ой, это мое ружье, мне дедушка выстругал… Я его положила на старый паром, там оно и осталось.

Поднялся смех. Ильсеяр же заволновалась, не забрал ли кто ее ружье, хотела побежать к парому, но Костин остановил ее.

От унижения офицер заскрежетал зубами. Словно побитый злой пес, он прорычал что-то невнятное, и отступил назад.

Командир зажег погасшую цигарку и обратился к полковнику с черной повязкой на глазу:

— Рассказывайте, полковник, куда и зачем двигался ваш отряд?

Полковник не ответил. Он уже не был оживлен, как в тот момент, когда получал от лавочника Галляма-хаджи свертки с деньгами и водку. Он низко опустил голову и все щупал глазом свой пистолет, лежавший в куче на столе перед командиром. Дескать, взять бы его и прямо в атамана…

— Говорите, полковник.

Полковник опять промолчал. Он с ненавистью взглянул на командира и резко повернулся к нему спиной.

— Итак, отказываетесь отвечать?

— Я дворянин. Считаю унизительным для себя говорить перед твоим судом.

— Почему же, господин полковник?

Полковник кинул презрительный взгляд на собравшихся партизан.

— Потому что все они разбойники и ты, их атаман, такой же разбойник, — прошипел полковник.

Среди людей, скучившихся снаружи у окна, произошло движение. Вперед пробралась баба с ребенком, та самая, которая вчера требовала уничтожить офицеров.

— Нет, — гневно бросила она в будку. — Не он, а ты, ты сам разбойник, истукан одноглазый!

Отвечать отказались многие из офицеров. Но из честного признания пожилого офицера Редько выяснилось, что батальон направлялся на помощь отступавшим по Белой интервентам, что большинство солдат были мобилизованные силой крестьяне и что многие из них готовы перейти на сторону, красных.

В заключение офицер Редько сказал:

— Я сам… Вы, может быть, не поверите… Возьмите меня к себе, я не хочу быть среди тех, кто продает мою родину, нашу Россию. Поверьте, не хочу. Я, кадровый офицер, отдам свои знания и опыт отряду. Говорю это совершенно искренне… Что слова… Я докажу это делом.

Среди офицеров послышались во́згласы удивления и презрения.

— Что вы делаете? — крикнул одноглазый полковник. — Вы с ума сошли.

— Наоборот, я еще только набираюсь ума.

Полковник хотел еще что-то сказать, но тут вбежал партизан с подвешенной на перевязи рукой.

— Товарищ командир, прибыл буксир, посланный штабом белых снять с мели пароход. Только команда, кажись, засомневалась, буксир обратно повертывает. На борту у него, кроме матросов, еще человек двадцать солдат. Что делать?

— Сам пойду, — ответил командир. — Гражданин Редько, идите со мной.