Дочь бакенщика

— Вот послушай, — продолжал матрос. — Получил я задание в этих местах с человеком связаться, лесником он работает. Шел, это значит, берегом Белой. Ночью было дело. Ветер, дождь. Волны точь-в-точь по моему вкусу. Вдруг слышу выстрелы. Стреляют с того берега. Постой, думаю, пуле пропуск не требуется, возьмет и влетит в тебя. Спрятался за камень. А стреляют все чаще да чаще. Пули стали вокруг меня посвистывать. Ни людей не видать, ни разговоров не слыхать. Кто стреляет, в кого — неизвестно. Постреляли, постреляли да перестали. Вылез я из-за камня. Стоп! Тут молния как сверкнет, как засветит, я и вижу — человек к берегу плывет. Барахтался, барахтался, но выплыл, а у самого голова перевязана…

— Дедушка, это же он о нашем папе рассказывает! — крикнула Ильсеяр, кинувшись к деду Бикмушу.

Дед Бикмуш, и сам взволнованный, приподнялся на нарах и пытался опустить ноги на пол. Ильсеяр расплакалась.

Дед Бикмуш замахал на нее рукой, но тоже не выдержал, всхлипнул.

— Бакенщик он был? Мэрдан? — спросил он, подавшись к матросу всем телом.

— Да… да… бакенщик. Мэрдан Бикмуллин.

— Папа! Жив мой папа! — закричала Ильсеяр. — А нам говорили, что он умер, утонул.

— Утонул? Э нет, ему тонуть нельзя. У него дел много, — сказал старый матрос. — Переночевал у меня и пошел. С мужиками ему в деревнях потолковать надо. Скоро, значит, они дадут белякам знать о себе…

Глава 7 Прекрасны Белой берега

Хороши на Белой лунные ночи!..

Синее, словно васильковый цвет, небо сверкает россыпью звезд. А полная луна забралась высоко и заливает сиянием плавно бегущие воды Белой. И в путь хорошо отправиться вдоль по берегу Белой в такие ночи!.. Отрежешь у первого же придорожного дерева добрый сук себе в товарищи и идешь, любуешься на луну, на звезды, на серебристое сияние реки. Ты шагаешь себе, а луна — словно истомилась она в одиночестве, словно радуется этой встрече — движется вместе с тобой…

Вот на луну набегают легкие, прозрачные облака. Гаснет свет на воде, и Белая сразу становится печальной. А облака все плывут, похожие то на подтаявший снег, то на вспененные бурей волны.

Ты идешь, восхищенный всей этой красотой, и даже не замечаешь, сколько прошел верст. Однако ноги все же притомляются. Ты взбираешься выше по откосу, ложишься под копною ржи или просто под деревом и начинаешь, глядя в высокое небо, на легкие, перистые облака, вспоминать прошлое, загадывать будущее. А будущее представляется тебе небывало прекрасным, светлым и вольным. Да, да, именно таким: прекрасным, светлым, вольным. И ты улыбаешься, безмолвно вздыхаешь, точно боишься спугнуть тишину, и опять отдаешься окружающей тебя красоте.

Какая вокруг тишина! Какое спокойствие! Только вдали звенит, журчит по камням ручеек. И кажется, что сердце твое тоже откликается на журчание ручья, и, как в старинной песне, рассеиваются все твои горестные думы, и тебе самому хочется запеть. И ты поешь — хорошо ли, плохо ли, все равно поешь:

Через Белую реку, ой, плыву-у,
Раз взмахну веслом и пою-у…

А потом встаешь и снова в путь вместе с луной!

Вот и нашу Ильсеяр тропка вела в эту ночь по берегу Белой, а в вышине за ней неотступно следовала луна.

Ильсеяр перекинула через плечо свои лапотки и шагала босиком. Она шла по песчаной отмели, торопилась. Вода порою добиралась до щиколотки и свежила своей прохладой ее усталые ноги. Ильсеяр видела, как сверкают в лунном сиянии брызги на ее ногах. Она любовалась ими и бежала, оставляя маленькие следы на влажном песке. Но сейчас Ильсеяр бежала не в страхе перед солдатами и надзирателями, а к себе домой, и потому на душе у нее было несказанно легко.

Позавчера в тюрьме Ильсеяр узнала, что отец жив. Товарищи по камере добились перевода дедушки в больницу. Правда, в больнице на окнах тоже решетки и двери окованы железом, но там не избивают все-таки, а лечат. А какие у нее друзья есть теперь среди заключенных! Ее выпустили из тюрьмы с их помощью, выпустили после страшных мучений и испытаний. О, Ильсеяр есть чему радоваться! Есть куда спешить. Пусть она не ела целые сутки. Ей не до еды. Ей надо торопиться.

Чем быстрее идет Ильсеяр, тем бодрее делаются ее шаги. Она хочет скорей уйти от холодной, мрачной тюрьмы с ее коварным начальником, от конных казаков, рыскающих по улицам неприютного города. Чем дальше уходит от них Ильсеяр, чем сильнее она ощущает близость природы, красоту Белой, тем призрачнее становятся пережитые кошмары. С каждым шагом дышится легче, вольней.

Вот склонилась над рекой березка, такая же юная, как Ильсеяр. Беленькая, тоненькая, она как бы любуется своим еще более прекрасным отражением в воде. Вверх ведет стежка. По ней и поднялась Ильсеяр на кручу. Только она не прилегла отдохнуть под копной. Оглянулась по сторонам и повернула вправо к деревне с голубой мечетью, примостившейся на склоне горы.