Дочь бутлегера

— Именно об этом я и хотела с тобой поговорить, — просияла Минни. — Твоему брату пришла совершенно блестящая мысль.

Отвернувшись от компьютера, Сет откинулся на спинку кожаного кресла и сказал:

— Не знаю, насколько блестящая, но мне кажется, что поскольку сегодня пятница и ребята все равно будут мотаться всю ночь по городу, можно попросить их держать глаза открытыми.

— Я уже позвонила Хейвуду и Джеку, — подхватила Минни, — и оставила Герману сообщение на автоответчике. Ребята смогут следить за всеми почтовыми ящиками нашей части округа.

Я бросилась Сету на шею.

— Минни права, — воскликнула я. — Мысль просто блестящая!

— Еще немного, и я буду светиться в темноте, — согласился брат. — А теперь дай нам с женой еще пять минут, чтобы разобраться в цифрах. Потом мы сможем…

— На этот раз я приехала к вам не для того, чтобы говорить о политике, — остановила его я. — Мне пришла в голову мысль отправиться половить рыбу.

— Замечательно! — обрадовалась Минни. — Это даст тебе возможность хоть немного развеяться.

— Только в это время суток много не поймаешь, — предупредил меня Сет. — Снасти под навесом. Возьми сама все что тебе нужно.

* * *

К пруду, где я решила порыбачить, ведет приличная просека, но от машин я тоже устала. Отыскав ведро, старую соломенную шляпу Минни и пару тростниковых удочек, уже с леской, поплавками, грузилами и маленькими крючками, я прошла мимо грядок с овощами — тяжелые стручки гороха уже начинались, и я мысленно взяла на заметку набрать корзинку и захватить ее домой в Доббс, — через поле молодого табака до лесной тропинки, которая вывела меня к берегу вытянутого пруда.

Пруд был выкопан как резервуар для сбора воды еще в то время, когда большие близнецы носились с идеей завести большое стадо мясных коров. Затем Сет и Джек баловались в нем с зубатками, и еще, кажется, маленькие близнецы обсуждали мысль разводить здесь угрей для продажи на азиатских рынках. Когда все эти прожекты кончились ничем, папа осушил пруд, а заполнив его снова водой, запустил туда леща, краппи и окуня.

Оставив группу плакучих ив, отец очистил берега от остального кустарника, но деревья, подступившие к краю вычищенной полоски, отражались в зеркальной глади воды. Я села, прислонившись к стволу ивы, и отдалась захлестнувшему меня ощущению умиротворенности. Вдалеке за деревьями на невидимых полях ворчали трактора, а где-то рядом пел пересмешник, обозначая свои права на эту территорию. В остальном тишина нарушалась лишь ровным жужжанием насекомых да шорохом ящериц в траве — сельским эквивалентам гула лифтов.

С тех пор как я в последний раз вот так вырывалась на свободу, прошло уже чертовски много времени, и я прогнала из мыслей все кроме неба, деревьев и воды. Сет был прав. Еще слишком рано, чтобы надеяться на клев. Чуть дальше от берега стоял одинокий эвкалипт, протянувший к воде мертвую голую ветвь. Усевшийся на самый кончик ветки зимородок вырисовывался черным силуэтом на фоне пушистых белых облаков.

Высоко в небе лениво кружил краснохвостый ястреб, поймавший восходящий поток. «Да, он летал на крыльях ветра…»

Устроившись поудобнее спиной на стволе ивы, я решила немного отдохнуть, слушая пение птиц и цикад… Отдохнуть до тех пор, пока зимородок не нырнет, указывая на пробуждающуюся активность рыбы под водной гладью… До тех пор, пока…

* * *

Солнце уже склонилось к вершинам деревьев. Проснувшись от запаха табачного дыма, я открыла глаза, оставаясь неподвижной.

Тяжелые башмаки. Длинные жилистые ноги. Выцветшие шорты, стиранные столько раз, что ткань стала мягкой, словно ситец, и скорее белой, чем цвета хаки.

По мне разлилось ощущение блаженства. Подняв взгляд выше, выше, выше, я увидела глаза, голубые словно васильки. Я потянулась будто спящий ребенок, забыв о том, что мы поссорились и не разговариваем друг с другом.

— Привет, папа, — зевнув, сказала я.

— Привет, девочка. — От недоверчивости, если она и была мгновение назад, не осталось и следа. Выбросив окурок, отец сел на корточки на траву рядом со мной, глядя на пруд. — Много наловила?

Поднявшись на ноги, я стиснула его в объятиях с такой силой, что белая соломенная шляпа едва не отправилась в пруд.

— Так, это еще что такое? — проворчал отец, однако не пытаясь отстранить меня.

— Я надеялась, ты клюнешь на мой крючок, — улыбнулась я. — Черви просто страшно щекочутся.

Рассмеявшись, отец надвинул шляпу на лоб, взял удочку и сказал те самые слова, которые неизменно говорил мне, когда я была маленькой девочкой:

— Будешь ловить рыбу вместе со мной — сама клюнешь на собственный крючок.

Достав из банки с наживкой личинку, я протянула половину отцу, а вторую насадила на свой крючок и закинула удочку.