Дочь четырех отцов

Нельзя сказать, чтобы меня не раздражало это безделье, но не вгонять же в краску пожилых людей мне, человеку со стороны, да еще в их собственной деревне? Правда, доктор как-то раз попытался их отчитать, но Андраш Тот Богомолец как церковный староста и к тому же прирожденный оратор образумил его следующим образом: «Тише, сударь, земля-то, она ить никуды не убегет»…

Надо сказать, Андраш как человек бывалый, не раз водивший богомольцев аж в самую Радну[97] (до тех пор пока желающим поклониться Божьей Матери в раднайском храме не пришлось менять «визию»), — так вот, этот Андраш в качестве спорщика с лихвой отрабатывал поденную плату. Как правило, он давал тему, а кум. Бибок жадно цеплялся за нее и шпарил дальше.

Вот и сейчас Андраш заверил меня, что ежели богу будет угодно, в этом холме непременно отыщется сам Надьсерварош, слыхали о таком?

— Нет, не слыхал.

— Ну как же, он ведь, чтоб вы знали, доставал от Сабадки аж до самого Кечкемета, — кум Бибок перехватил инициативу, всеми остальными это было воспринято, как команда «вольно!». — Одних храмов там было тридцать три штуки, и все как есть построили предки господина маркграфа, ишшо при Ветхом завете. Ажно при прародителе Арпаде дело было, сударь, здесь ведь уже тогда Палович правил.

Мне оставалось лишь порадоваться возможности расширить свои познания о семействе Паллавицини[98], фигурировавшем, как выяснилось, еще в Ветхом завете, черпая из столь достоверного источника; не думаю, впрочем, чтобы сами они были рады признать своим предком Авраама. Я вновь обратился к оратору с кошутовской бородой:

— А что, Палович этот — важный господин?

— Дюже важный, сударь, уж такой важный, что через его никак моста над Тисой не сервитируют.

Рудольфа бы сюда! Нет, не престолонаследника, а денщика, моего высокоученого Рудольфа. Он наверняка знает, что такое «сервитировать», а я вот понятия не имею. Все-таки я спросил: это как же? Денег не хочет давать, что ли?

Слово опять взял Андраш; надо полагать, он был сильно зол на Паловича, так как голос его скрипел сильнее обычного:

— Это бы, сударь, полбеды, налоги-то народ платит, с энтих налогов правительство могло бы и мост построить, кабы и в правительстве собаки не сидели. Да беда-то в том, что тут Палович командует, а ить он что говорит? Он говорит: не будет вам моста. Ему, глядишь, тоже пришлось бы налог с моста платить, а на кой ему энто надоть? И не будет здесь никакого моста, пока старый Палович не подохнет, кто бы там чего ни болтал.

Раз уж дошло до обмена мнениями, я был не прочь узнать, как судят мужики о мировых проблемах, из-за которых городские патриоты глотку друг другу перегрызть готовы. Но ожидание мое было обмануто, у меня нет пятидесяти лет в запасе, а между тем мировая война, к примеру, станет предметом разговоров никак не раньше. К тому времени юноши состарятся и только тогда поведают следующему поколению, что им довелось испытать в сербских горах и на польских равнинах. Что касается моих стариков, то для них отечественная история остановилась на престолонаследнике Рудольфе, а мировая — на русско-японской войне, хотя излюбленная их тема — буры. («Буряки вот тоже были народец мелкий, а побеждать умели», — задиристо говаривал кум Бибок кривому Митёку, здоровенному верзиле, которому кум Бибок едва доставал до пояса.) Не то чтоб они вовсе не слыхали, что с тех пор еще что-то происходило, но какой интерес говорить о том, что все: и так знают? Вот Мария-Терезия — дело другое и пращур Арпад — тоже, тут не всякий знает, что к чему, тут и в семьдесят лет можно порассказать много новенького. (Меня, к примеру, глубоко поразило известие о том, что на «Тороянской» войне сражался венгерский капитан по имени Аг Иллеш. Правда, лет мне всего лишь сорок — неудивительно, что я многого не знаю. И все-таки есть у меня подозрение, что этот Аг Иллеш — не кто иной, как Ахиллес из Троянского цикла, пересаженный кумом Бибоком на венгерскую почву.)

Слово «родина» они упоминают крайне редко, да и с чего бы? Налоги платят «гасадарству», войну устраивает кайзер («сами знаете, как кайзера не стало, и войны некому затеять»), родина же присутствует только в детских стишках на школьном экзамене: «Слово чудное „отчизна“, всем нам мать она родная». Тут на глазах выступают слезы и катятся-катятся по морщинистым щекам: что-то сталось с нашей бедной матерью? Руки-ноги поотрезали злодей, расправились с ней, как с пасхальным барашком. Но вот экзамен окончен, ребенок идет либо в пастухи, либо в батраки, кому как по божьему соизволению на роду написано (судебный исполнитель — и тот божья тварь, тут уж ничего не попишешь, со Всеблагим не поспоришь), а «родина» благополучно забывается до следующего экзамена. С теми же, кто слывет «большими патриотами», разговаривают только в случае крайней необходимости, ибо так называют людей болтливых, въедливых и приставучих.