Дочь «Делателя королей»

Весна рано приходит в Лондон, на несколько недель раньше, чем у нас на Севере, и, просыпаясь утром, я слышу пение петухов и мычание коров, которых гонят по улицам на прибрежные луга. С началом весны собирается парламент и принимает закон, признающий, что Эдуард уже был женат на другой женщине, когда заключил свой фальшивый брак с Элизабет Вудвилл, поэтому все их дети незаконнорожденные. Это настоящий закон, принятый парламентом, как оно и должно быть. Королева снова становится леди Вудвилл или может, если пожелает, называть себя леди Грей по имени ее первого и единственного настоящего мужа, а ее дочери могут так же делать реверанс под этим именем. Ричард приходит к соглашению с женщиной Вудвилл, которая вместе с двумя младшими девочками передается на попечение сэра Джона Несфилда, и они уезжают жить в красивый загородный дом в Хейтесбари графства Уилтшир.

Ричарду приходят постоянные отчеты, и я читаю один из них, в котором сэр Джон пишет, что королева — он называет ее королевой, словно меня и не существует, словно не был принят новый закон — катается на лошадях, танцует, приглашает местных музыкантов, посещает церковь, воспитывает своих дочерей и вмешивается в управление фермой, рассчитывая количество молока и ульев, давая советы о приобретении мебели и посадке цветов, ее любимых цветов, конечно. От письма так и веет волнением и удовольствием. Все это выглядит так, словно она наслаждается жизнью в деревне. Ее девочки совсем одичали, сэр Джон дал им пони, и они скачут на них по всему Уилтширу. Тон доклада сэра Джона настолько снисходителен, словно он наслаждается тем, что весь его дом перевернут с ног на голову красивой женщиной и двумя веселыми девочками. Но он сообщает самое главное: она ежедневно посещает часовню и не получает никаких секретных сообщений. Я рада, что она не строит новых заговоров и не творит заклинаний, но не могу избавиться от желания снова увидеть ее запертой в святилище или башне, как ее сыновья, или вообще не видеть ее на этом свете. Я ни минуты не сомневаюсь, что мне было бы спокойнее, всей Англии было бы спокойнее, если бы она умерла вместе с мужем или исчезла со своими мальчиками.

* * *

Три старшие девушки Риверсов приходят ко двору с высоко поднятой головой, словно их мать и не была уличена в подлой измене. Ричард предупреждает меня, что они придут засвидетельствовать мне свое почтение утром после часовни и завтрака, и я принимаю их в своей красивой гостиной во дворце Гринвич, сидя спиной к яркому свету из окон, в темно-красном платье и в высоком головном уборе с кружевом цвета темного рубина. Мои дамы сидят вокруг меня, и лица, которые они поворачивают к медленно открывающимся дверям, отнюдь не выражают дружелюбия. Ни одна женщина не желает сравнения с красивыми молодыми девушками, а эти девушки ищут себе мужей, чем, собственно, всегда занимаются девушки Риверсов. Кроме того, половина двора когда-то вставала на колени перед этими девочками, а другая половина целовала кончики пальцев и клялась, что это самые красивые принцессы, которых когда-либо видел свет. Теперь они стали новыми фрейлинами новой королевы, и им никогда больше не носить корону. Все вокруг встревожены тем, что они осознают глубину своего падения от величия к убожеству, и каждый втайне надеется, что они сделают неправильные выводы и будут вести себя глупо. Этот двор жесток, как и все прочие дворы, и никто в моей гостиной не имеет оснований любить дочерей Элизабет Вудвилл, когда-то царствовавшей над всеми нами.

Дверь открывается, все трое входят внутрь. Я сразу понимаю, почему Ричард простил их мать и пригласил девушек ко двору. Он сделал это из любви к своему брату. Старшей, Элизабет, уже восемнадцать лет, и она наиболее полно сочетает в себе изысканную красоту своей матери и теплое обаяние отца. Я сразу узнаю в ней истинную дочь Эдуарда. Бог наградил ее чудесной легкостью нрава: она улыбается всем в комнате, словно приветствуя близких друзей.

Она довольно высокая: прямая и стройная, как молодое деревце. У нее свой особенный цвет волос: волосы ее матери были такими светлыми, что казались почти серебряными, но Элизабет темнее, почти как ее отец; ее волосы отливают золотом и бронзой, как пшеничное поле, один локон выбился из-под головного убора и, закручиваясь колечком, падает ей на плечо. Наверное, когда она распускает волосы, их медовая волна падает до самых колен.