Дочь «Делателя королей»

Я тянусь к ним, но замираю в ужасе. Перед носом корабля должно быть покрытое волнами море; но я ничего не вижу, нос поднят вверх, словно корабль стоит на корме и смотрит прямо в зенит. Потом я понимаю, что происходит. На нас идет высокая, как стена замка, волна, и наш кораблик пытается вскарабкаться по ней вверх. И гребень волны, белоснежный на фоне черных небес, вот-вот рухнет на нас вместе с дождем и градом, в одно мгновение превратившим палубу в снежное поле, жалящим мое лицо и руки, хрустящим под ногами, как битое стекло.

— Закрой дверь! — снова кричит Иззи, и я бросаюсь навстречу ветру.

Стена воды низвергается на палубу, корабль вздрагивает и кренится на бок. Еще одна волна поднимается над нами, и поток воды врывается в открытые двери, затопив меня по пояс. Двери хлопают, Изабель кричит, судно содрогается под весом воды, моряки набрасываются на паруса, цепляются за лонжероны, повисают на них, дрыгая ногами, как марионетки, капитан выкрикивает команды и пытается вывести нос навстречу волнам, вырастающим из моря, в то время, как ветер крутит нас и ставит бортом к надвигающимся горам черного стекла.[17]

Двери открываются снова, и в каскаде воды появляется отец, она льется с его плаща широкими струями, плечи осыпаны белым градом. Он захлопывает дверь, и прижимается к ней спиной.

— Все в порядке? — быстро спрашивает он, глядя на Изабель.

Изабель держится за живот.

— Мне больно, больно! — кричит она. — Отец! Отведите нас в порт!

Он смотрит на меня. Я киваю.

— У нее действительно начались боли, — отвечаю я. — Что с кораблем?

— Мы направляемся к французским берегам, — говорит он. — Мы укроемся на побережье. Помоги ей. Держи ее в тепле. Огонь потух, но когда мы снова сможем его разжечь, я пришлю вам горячего вина.

Корабль падает на бок, и мы летим по каюте. Изабель кричит с кровати:

— Отец!

Мы пытаемся встать, цепляясь за стены каюты, пробираемся к кровати. Когда я добираюсь до нее, я жмурюсь, думая, что ослеплена вспышками молнии на окном, потому что простыни Иззи совсем черные. Я тру глаза мокрыми руками, и чувствую, как веки начинают гореть от соленой воды. И тогда я вижу, что ее простыни не черные, я не ослеплена, они красные. Воды отошли.

— Мой ребенок! — рыдает она.

— Я пришлю сюда вашу мать, — торопливо говорит отец, выходя за дверь.

Он сразу исчезает. Ни молнии, ни град уже не освещают безбрежного пространства, мы словно окружены черной стеной. И эта черная пустота пугает еще сильнее.

Я обнимаю Изабель.

— Мне больно, — жалобно говорит она. — Энни, мне очень больно. — вдруг ее лицо искажается, она цепляется за меня и громко стонет. — Я не притворяюсь. Энни, я не пытаюсь казаться больной. Мне действительно очень больно.

— Наверное, начались роды, — отвечаю я.

— Еще нет! Не надо! Еще слишком рано. Он не может родиться здесь. Не на корабле.

В отчаянии я смотрю на дверь. Ведь мама обязательно придет? Конечно, Маргарет не оставит нас, и придут другие дамы? Не может быть, чтобы мы с Изабель цеплялись здесь друг за друга, пока она рожает, и никто не помог бы нам.

— У меня есть пояс, — кричит она. — Пояс, благословенный для помощи при родах.

Наши сундуки погружены в трюм. В каюте нет ничего подходящего для родов, только корзинка со сменой белья.

— И мощи, и реликвии от паломников, — продолжает она. — В моей резной шкатулке. Они нужны мне, Энни. Принеси их для меня. Они меня защитят.

Новый приступ боли заставляет ее кричать и сжимать себя руками. Дверь распахивается, и с потоком воды и залпом града появляется мама.

— Леди Мать! Леди Мать!

— Я вижу, — холодно отвечает моя мать. Она поворачивается ко мне. — Беги на камбуз и скажи, что они должны зажечь огонь; нам нужна горячая вода и подогретый эль. Скажи им, это мой приказ. И спроси у них что-нибудь для нее, что можно закусить зубами; деревянную ложку, если нет ничего другого. И передай фрейлинам, чтобы несли все постельное белье, что у нас есть.

Большая волна подбрасывает корабль, и бросает нас от одной стены каюты к другой. Мама хватается за край кровати.

— Иди, — говорит она мне. — И возьми матроса, чтобы провел тебя по палубе. Чтобы тебя не смыло за борт.

После всех этих предупреждений я боюсь открыть дверь навстречу шторму и бушующему морю.

— Иди, — сурово повторяет мать.

Я беспомощно киваю, и выхожу из каюты. Палуба по колено залита водой, за каждой схлынувшей волной сразу накатывает новая; она обрушивается на нос, катится по палубе и стекает в море. Сколько таких ударов сможет выдержать корабль? Наверняка он скоро будет разбит. Передо мной возникает темный силуэт. Я хватаю человека за руку.

— Проведи меня в женскую каюту, а затем на камбуз, — я пытаюсь перекричать визг ветра.

— Нельзя, мы погибнем! — он отшатывается от меня.

— Ты отведешь меня в женскую каюту, а затем на камбуз! — кричу я ему. — Я приказываю тебе. Моя мать приказывает.

— Это ведьмин ветер, — зловеще говорит он. — Он приходит, когда на борту женщины. Когда женщина на борту умирает, она приносит ведьмин ветер.