Дочь дьявола

– Он знал, что я сделаю для них всё, что в моих силах. – Эдвард опять занял место рядом с Фиби на диване и накрыл её руки своими. – Я знаю каков я на самом деле, Фиби, и знаю, что я хороший человек. Я стану верным мужем, и буду хорошо относиться к твоим сыновьям. Ты же ведь никогда не слышала, чтобы я повышал голос в гневе? Не видела меня пьяным или, чтобы я проявлял жестокость. Мы заживём спокойно и счастливо. Как и заслуживаем. Я люблю в тебе так много качеств. Грациозность и красоту. Преданность Генри. Он так переживал, что не сможет позаботиться о тебе, но я поклялся, что не дам тебя в обиду. Заверил, что ему никогда не придётся беспокоиться о его детях, ведь я буду воспитывать их как своих собственных.

От его прикосновения по коже забегали мурашки, и Фиби отдёрнула руки.

– Какая ирония, что ты так хочешь стать отцом моим детям, но не своему собственному сыну.

– Генри хотел, чтобы мы с тобой были вместе.

– Эдвард, ещё до того, как вскрылась правда о Рут Пэррис и о денежной ссуде, я уже решила...

– Не нужно обращать на неё внимания, – в отчаянии перебил он, – и я закрою глаза на твои опрометчивые поступки. Всё можно забыть. Я приму любое твоё наказание, но после мы оставим прошлое позади. Я отправлю мальчика жить за границу. Мы никогда его не увидим. Так будет лучше и для него, и для нас.

– Нет, Эдвард. Никому лучше не будет. У тебя путаются мысли.

– У тебя тоже, – парировал он.

Возможно, он был прав: мысли в голове у неё и правда путались. Фиби не знала, стоит ли верить в то, что он рассказал о Генри. Она хорошо знала мужа, его тихий нрав и сдержанность, и как он заботился о других. Но Генри вырос в аристократической семье, его воспитывали соблюдать границы между людьми благородного происхождения и простолюдинами, и полностью осознавать последствия, если порядок вещей нарушится. Неужели Генри действительно благословил будущий союз между своим кузеном и женой, зная о существовании бедной Рут Пэррис и её незаконнорожденного ребёнка?

Затем, словно по мановению волшебной палочки, смятение и тревоги утихли, и ей всё стало ясно.

Она любила и уважала мужа и всегда прислушивалась к его мнению. Но настало время Фиби самой решать, что хорошо, а что плохо. Грешно не любить, а отказываться от любви. Бояться надо было не скандала, а предательства собственных моральных ценностей.

– Я не выйду за тебя замуж, Эдвард, – сказала она. Где-то в глубине души Фиби было его жаль, ведь он принимал самое губительное решение в своей жизни. – В ближайшие дни нам предстоит многое обсудить, в том числе распутать целый клубок юридических вопросов. Я хочу, чтобы ты перестал исполнять обязанности душеприказчика и доверенного лица в поместье, и умоляю не усложняй процесс. А сейчас, хочу попросить тебя удалиться.

Его как громом поразило.

– Ты ведешь себя безрассудно. Идёшь против желания Генри. Я не буду предпринимать никаких действий, пока ты не успокоишься.

– Я совершенно спокойна. Делай, как считаешь нужным. Я собираюсь обратиться к адвокатам. – Фиби смягчилась, увидев, как он расстроен. – Я всегда буду питать к тебе привязанность, Эдвард. Ничто не сможет стереть всю ту доброту, которую ты проявлял ко мне в прошлом. Я бы никогда не стала мстить, но хочу, чтобы между нами больше не существовало юридических отношений.

– Я не могу потерять тебя, – в отчаянии проговорил он. – Боже мой, что происходит? Почему ты не видишь сути? – Он уставился на неё, как на незнакомку. – У тебя была интимная связь с Рэвенелом? Он тебя соблазнил? Принудил?

Фиби раздражённо выдохнула и, встав с дивана, поспешила к выходу.

– Эдвард, пожалуйста, уйди.

– Что-то произошло. Ты не похожа сама на себя.

– Ты так считаешь? – спросила она. – Значит, ты меня совсем не знаешь. Я всегда была такой, и я никогда не выйду замуж за мужчину, который не желает принимать меня такой, какая я есть.

Глава 32

– Боже мой, Рэвенел, – заметил Том Северин, когда Уэст залез к нему в карету и сел напротив, – крысы в борделе и те приличнее выглядят.

Уэст ответил угрюмым взглядом. В течение недели, после того, как он покинул поместье Клэр, наведение марафета и уход за собой не входили в число его приоритетов. Брился он совсем недавно, день или два назад, возможно, три, и был относительно чист. Одежда на нём оставалась хорошего качества, но её следовало погладить и накрахмалить. Ботинки не мешало бы отполировать, и да, его дыхание, как и следовало ожидать после нескольких дней беспробудного пьянства и скудных перекусов, стало несвежим. Сейчас, никому бы не пришло в голову назвать Уэста модником.