Дочь для трона

Лира перевела широко раскрытые глаза с места, где Эммон снова поднимался на ноги, к темной бурлящей стене, заслонившей Древо. Потом бросила взгляд на Рэд, и беспокойство в нем сменилось острой тревогой.

– Рэд…

Та посмотрела вниз на свои руки.

Вены в них разгорались все ярче, светились все сильнее. И в то же время лес за тенями терял свой блеск – сияние выливалось из пропитанных магией деревьев и текло к Рэд. Как будто золотой свет прошелся по чаще, собирая всю блудную магию, и теперь доставлял ее обратно в подобающий сосуд.

Эммон посмотрел на лес, потом на нее, стискивая зубы и сжимая руки в кулаки. И попытался встать между Рэд и Диколесьем, словно защищая ее от него в последний раз.

Но было уже поздно.

– Оно тебя не заберет. – Его шепот казался эхом прошлого, отголосками уже завершенной битвы, вновь вставшей у их порога. – Мы все это делали не для того, чтобы хренов лес просто забрал тебя, Рэд.

Но она чувствовала, как понимание того, что оно точно заберет ее, гудит у нее меж костей, во всех местах, куда проникало Диколесье, делая ее чем-то иным – не совсем божеством, не совсем монстром, не совсем человеком. Рэд еще ни разу не чувствовала тяжести вероятного бессмертия, как, она знала, случалось с Эммоном. Она сочла, что это придет со временем, что бесчисленные годы лягут на нее так же, как легли на ее Волка, пока они будут рука об руку шагать во чрево бесконечности.

Их бесконечность оказалась такой короткой.

Короли, это было больно. Слезы брызнули у нее из глаз от мысли о том, что она бросает Эммона, снова оставляет его одного. Казалось, что в груди у нее пробили дыру, что она уплывает куда-то во тьму, сорвавшись с привязи.

Неужели так это и будет? Бесконечная тьма без того, с кем можно разделить одиночество?

– Рэд, стой!

Вокруг ее талии обвились руки, сильные и родные, приковали ее к земле – Рэд даже не понимала, что движется к стене из теней, пока Эммон ее не поймал.

– Останься со мной, – зашептал он глухо, хрипло и умоляюще. – Рэд, останься со мной.

Теперь он понимал. Он знал. Диколесье зашелестело в груди Рэд, выпуская еще один цветок и признавая – ей нужно будет все. Весь лес, вся магия. Для спасения Нив потребуется стать тем, чем стал Эммон, спасая ее саму, круг замкнется и все вернется к началу.

Все Диколесье целиком. Девушка, ставшая божеством.

Краем глаза она увидела, как в стороне, на снегу, застыл Файф.

На сей раз все будет иначе – один человек станет всем Диколесьем, поглотив каждую крупицу его магии. Ей придется вобрать его целиком и шагнуть в тени, в его полную противоположность, чтобы оказаться лицом к лицу с тем, чем Нив обернулась во тьме.

Эммона не волновала магия – он знал, что сможет призвать Рэд обратно так же, как она призвала его, что любовь протянулась между ними нитями, способными привести их обратно друг к другу.

Но эта темнота. Эта тень. С изменившейся Нив, со ждущей ее Нив.

Вот куда он не хотел ее отпускать. Вот куда ей нужно было пойти.

И ни один из них не знал, сможет ли она вернуться.

– Эгоистично просить о таком. – Эммон обхватил ее лицо ладонью, теплой, с грубой кожей; из его обведенных зеленью глаз выступили слезы, одна скатилась по щеке, пересекая шрам от раны, которую он забрал у нее в библиотеке, пропахшей кофе и листьями. Рэд никогда не видела Эммона плачущим. Видела его близким к этому, но никогда – настолько, и теперь тоска еще мучительнее вгрызлась в ее сердце. – Черт, Рэд, я знаю, насколько это эгоистично, но… – Он умолк и прижался своим лбом к ее. – Прошу, останься, – прошептал Волк. – Я знаю, что ты хочешь ее спасти, и я тоже хотел бы помочь тебе, но я не могу… должен быть другой путь.

Путь, который не уводил бы ее в бурлящую тьму, оставляя его опустошенным, лицом к лицу с человеческой природой и одиночеством. Путь, который допускал бы одновременное существование в мире обеих сестер Валедрен – и дочери для трона, и дочери для Волка.

Такого пути не было. Не было с той поры, как погибла Гайя, с той поры, когда Короли сломали Диколесье. Мир не мог вместить и Первую, и Вторую Дочерей, позволив им оставаться свободными и ничем не скованными.

Это нужно было исправить. И путь был лишь один.

– Я тебя люблю, – прошептала Рэд ему в губы, не зная, от чьих слез они соленые на вкус. – Я тебя люблю.

Эммон не ответил. И не было нужды. Мучительная судорога у него в горле сказала достаточно.

Рэд поцеловала его. Не жарко, не полным желания поцелуем, каких между ними случалось так много. Она отказывалась думать об этом поцелуе как о прощании, но он был благословением и словно бы завершением чего-то. Она запустила пальцы ему в волосы, склонила его голову к себе, и он с прерывистым стоном обхватил ее обеими руками, прижимая к груди так сильно, что у Рэд перехватило дыхание.

А потом Эммон застыл. Позвоночник у него оцепенел, подбородок запрокинулся к небу, осыпающемуся снегом.