— Ты беременна, — выдыхает так, словно я не приходила к нему в СИЗО и не рассказывала о беременности, не показывала тест и не ждала какого-то более вразумительного ответа, а не “и что?”
— Беременность, знаешь ли, не рассасывается, — говорю с раздражением и, схватив свою сумочку с раковины, собираюсь уйти.
Во мне клокочет обида. Она большими комками скапливается в горле и разрастается до таких размеров, что становится невозможно дышать.
— Подожди, Кать… Я не знал.
Преграждает мне путь, прикасается к плечам.
— Я тебе говорила.
— Говорила, но потом приходил твой отец и сказал, что ты сделала аборт. Я не знал, Катя. Даже предположить не мог, что Дима сказал неправду.
— Ты врешь, — отбиваю тут же его слова. — Даже слышать об этом не хочу. Ты зачем пришел, Кирилл? Ты сказал мне, что ребенок тебе не нужен, и я ушла. Зачем пришел сейчас? У меня… хорошо все. Я замуж выхожу, ясно? Твое появление здесь… лишнее.
— Замуж? — переспрашивает. — Ты говоришь правду? Правду, Кать?
— А что? — задираю голову. — Думаешь, с ребенком чужим никому не нужна?
— Нет, конечно, нет, но я забыть тебя не могу. Не выходишь ты у меня из головы.
— Поздновато для признаний, ты так не считаешь? — бросаю раздраженно и в который раз собираюсь уйти.
Злюсь очень сильно. Как он мог, господи? Как мог меня бросить, а потом заявиться и обвинить моего папу во лжи? И сказать еще, что скучал! Когда скучают, не бросают, не уходят и не терроризируют равнодушием. Когда скучают, приезжают, говорят об этом, не переставая, и просят прощения за ошибку. Прошло столько месяцев, во время которых он обо мне не думал, не вспоминал, не звонил и даже не спрашивал, как я.
— Катя, послушай, — пытается меня удержать. — Я действительно не знал. Не знаю, почему твой отец сказал мне, что ты сделала аборт, но он это сказал. А потом я видел тебя в сети, и ты ничего не говорила о беременности.
Сглатываю, потому что это правда. Я и сейчас не говорю. Молчу, хотя животик уже видно, и коллеги знают. Причин не рассказывать у меня больше нет, но я все равно медлю почему-то. Считаю, наверное, что моим подписчикам, пришедшим ко мне после скандала, это будет неинтересно.
— И у тебя не возникло желания поговорить со мной лично?
— Катя… твой отец не тот человек, который стал бы врать. И он очень доходчиво объяснил, что мы не подходим друг другу.
— Ничего уже не изменить, Кирилл, — бросаю напоследок, спеша покинуть туалет в ресторане и вернуться к коллегам.
Правда, дальше общение как-то не клеится. Я не упускаю момента, когда Кирилл выходит из ресторана, и с этого самого момента терзаюсь выбором: пойти за ним или остаться. Выбираю все же второй вариант, кое-как досиживаю до конца и буквально выдыхаю, когда первые коллеги начинают собираться. Поднимаюсь из-за стола вместе с ними.
Не скажу, что за этот непродолжительный промежуток времени мы сильно сдружились, но познакомились, это бесспорно. И все же я ухожу в числе первых. Забираю свой пиджак из гардеробной, прощаюсь со всеми и выхожу на улицу. Морозы давно закончились, и им на смену пришла весна, но несмотря на это, вечером на улице все же прохладно. Настолько, что мне приходится обнять себя руками и нервно посматривать на приложение такси, которое никак не желает найти мне машину.
— Ты ведь соврала мне, — слышу за спиной голос, который не ожидала услышать после сегодняшнего разговора.
Оборачиваюсь. Кирилл появляется будто из ниоткуда. Ждал, пока я выйду? Следил?
— О чем ты?
— О том, что ты выходишь замуж.
— С чего ты взял? — нервно дергаю плечами и повышаю цену в приложении такси.
— С того, что ты вызываешь такси.
— Это ничего не значит.
— Еще как значит.
Приложение мне не отвечает, и я начинаю шагать в сторону остановки, но Кирилл перехватывает меня и подталкивает к своей машине.
— Я не просила меня подвозить.
— А я все равно хочу это сделать. Назовешь адрес?
— Кирилл…
— Я всего лишь подвезу. Если надо — поговорю с твоим женихом, объясню ему ситуацию, ладно?
Пыхтя, все же соглашаюсь, потому что такси так и не собирается ехать, а на улице похолодало. Если бы не беременность, ни за что бы не согласилась. А так мне приходится думать не только о себе, но и о ребенке.
Забравшись на переднее сиденье, тут же отворачиваюсь к окну, демонстрируя всем своим видом, что не намерена разговаривать. Впрочем, судя по молчаливому вождению, Кирилл и не планировал о чем-либо говорить. Я называю ему адрес, он вбивает его в навигатор. Вот и все взаимодействие между нами. Дальше — полнейшая тишина и напряжение. Я ненавижу себя за вранье, но не могу поверить, что мой отец пошел к Кириллу разбираться и в итоге сказал, что я избавилась от ребенка. Он не мог. Он даже не знал, что этот ребенок от него.
И все же… закрадывается червячок сомнения.
Что, если…