Дочь дыма и костей

Выплакавшись, Мадригал ощутила пустоту… и легкость, словно соль непролитых слез отравляла ее. Она оперлась на решетку. С другой стороны Бримстоун присел на корточках. Зачирикал Кишмиш, и в его щебете Мадригал узнала привычное задорное попрошайничество. Раскрошив кусочек печенья, она принялась кормить его.

— Пикник за решеткой, — сказала она и попыталась улыбнуться, но улыбка тут же погасла.

Они услышали его одновременно — душераздирающий крик, от которого Мадригал сжалась в комок, уткнула лицо в колени, закрыла ладонями уши, погрузившись в темноту, тишину, отрицание. Не помогло. Крик успел проникнуть в голову, и даже когда сам он оборвался, эхо все еще звенело внутри.

— Кто пойдет первым? — спросила она.

Бримстоун понял.

— Ты. Серафим будет смотреть.

Минуту она отчужденно молчала, а потом произнесла:

— Я думала, он сделает наоборот. Заставит смотреть меня.

— Мне кажется, — нерешительно сказал Бримстоун, — он еще не разобрался с ним.

У Мадригал вырвался стон. До каких пор? До каких пор Тьяго будет его истязать?

— Помнишь счастливую косточку? — спросила она Бримстоуна.

— Помню.

— Я все-таки загадала желание. Или… надежду, ведь никакого волшебства нет.

— Надежда и естьволшебство, дитя.

Перед глазами один за другим промелькнули образы. Лучистая улыбка Акивы… Обессиленный Акива, его кровь стекает в святой источник… Солдаты вышвыривают их из храма… Храм полыхает, деревья в роще Скорби охватывает огонь, как и живущих среди их ветвей эвангелин…

Мадригал достала из кармана счастливую косточку, которую принесла в рощу в тот последний раз. Они не успели ее разломить.

— Вот. — Она протянула косточку Бримстоуну. — Возьми, растопчи и выбрось. Надежды нет.

— Если бы я так думал, — возразил Бримстоун, — сейчас меня бы здесь не было.

О чем он?

— Чем я занимаюсь, дитя, изо дня в день, как не борюсь с неодолимой мощью прилива? Волна за волной идет на берег, и каждая захватывает все больше песка. Мы не выиграем, Мадригал. Нам не по силам одолеть серафимов.

— Что? Но…

— Мы не можем победить в этой войне. Я всегда это знал. Они слишком сильны. Мы так долго держались лишь потому, что сожгли библиотеку.

— Библиотеку?

— В Астрэ. Архив их магов. Эти глупцы хранили все тексты в одном месте. Они так ревниво оберегали свою власть, что не позволяли их копировать. Не хотели делиться знаниями и брали в ученики лишь тех, кого могли контролировать и держать при себе. Это было их первой ошибкой — сосредоточить все свое могущество в одном месте.

Мадригал увлеченно слушала. Чтобы Бримстоун когда-нибудь ей такое поведал! Историю. Тайны. Боясь нарушить очарование, она спросила:

— А в чем вторая ошибка?

— Они забыли, что нас следует бояться.

Он помолчал. Кишмиш перепрыгивал с одного рога на другой.

— Им необходимо было верить в то, что мы животные, чтобы оправдать свое к нам отношение.

— Как к рабам, — прошептала она, словно услышав голос Иссы.

— Нас поработили для боли. Мы были источником их могущества.

— Пытки…

— Они уверили самих себя, что мы покорные твари, будто этим можно оправдаться. В их застенках томились пять тысяч тварей, вовсе не бессловесных, но они продолжали верить в свою выдумку. Нас не боялись, поэтому все оказалось просто.

— Что оказалось просто?

— Уничтожить их. Половина охранников даже не понимали нашего языка. Беспечные, они считали, что мы лишь рычим и воем от боли. Мы убили этих глупцов и сожгли все вокруг. Без магии серафимы потеряли превосходство и за все эти годы так и не вернули его. Но это все равно произойдет, даже без библиотеки. Твой серафим доказал, что утерянное они открывают заново.

— Но… Нет. Магия Акивы, она не… — Мадригал вспомнила живую шаль. — Он бы никогда не использовал ее как оружие. Он хотел только мира.

— С помощью магии мира не добьешься. Слишком высока цена. Я продолжаю использовать ее, ведя души от смерти к смерти, только лишь в надежде, что нам удастся сохранить жизнь до тех пор, пока… не изменится мир.

Ее слова.

Он откашлялся. Это прозвучало как шуршание гравия. Неужели он хотел сказать, что…

— Я тоже об этом мечтал, дитя.

Мадригал не сводила с него взгляда.

— Магия не спасет. Понадобится такая мощь, что расплата нас уничтожит. Остается только… надежда. — Он все еще держал в руках счастливую косточку. — Ей не нужны символы — она живет в сердце, больше нигде. А в твоем сердце, дитя, она была самой сильной.

Бримстоун положил косточку в нагрудный карман, поднялся и повернулся спиной. Сердце Мадригал сжалось при мысли, что сейчас он оставит ее одну.

Но он лишь подошел к дальней стене и стал смотреть в маленькое окошко.

— Это Чиро, если ты не в курсе, — резко сменил тему Бримстоун.

Мадригал догадывалась.

Чиро летала за ней следом, пряталась в роще и все видела.

Чиро, как прирученная Тьяго шавка, выдала ее только за то, чтобы хозяин потрепал по загривку.

— Тьяго пообещал ей человеческий вид, — сказал Бримстоун. — Можно подумать, исполнить это обещание в его власти.

«Дурочка Чиро, — думала Мадригал. — Если она мечтала лишь об этом, то для осуществления мечты заключила неудачный союз».

— Ведь ты не выполнишь его обещание?