Дочь дыма и костей

Это означало «да».

– Как думаешь, теперь все кончено? Я ему больше не нужна?

– Этого ты добьешься только одним путем, – шутливо отозвалась Чиро, но глаза ее при этом сверкнули. – Умри, а потом воскресни уродиной. И он оставит тебя в покое.

Можно было догадаться или хотя бы задуматься. Но сердце Мадригал не допускало подозрений. Доверие ее погубило.

59. Пока не изменится мир

– Я не смогу тебя спасти.

Бримстоун подошел к решетке. Мадригал подняла глаза. Она сидела на полу в тюремной камере и спасения не ждала.

– Знаю.

Вздернув подбородок, она устремила на него невозмутимый взгляд. Плюнет ли он ей в лицо, как это сделали другие? Это не обязательно. Даже обычное разочарование Бримстоуна было хуже проклятий остальных.

– Тебя истязали? – спросил он.

– Только тем, что истязали его.

Акиву держали достаточно близко, чтобы она слышала крики, когда его страдания достигали апогея, – самая мучительная из пыток, которые она только могла представить. Крики то усиливались, то затихали; она не знала, когда раздастся следующий, и провела последние несколько дней в изматывающем ожидании.

Бримстоун внимательно посмотрел на нее.

– Ты его любишь.

В ответ она лишь кивнула. До сих пор она хорошо держалась, спокойно и с достоинством, никому не показывая, что творится в душе. Но под пристальным взглядом Бримстоуна верхняя губа задрожала, пришлось прижать к ней костяшки пальцев. Он молчал, и она, немного успокоившись, произнесла:

– Прости.

– За что, дитя?

Издевка? По его бараньему лицу ничего не прочесть. На одном из рогов сидел Кишмиш, и его поза повторяла позу хозяина – наклон головы, ссутуленные плечи. Бримстоун спросил:

– Ты просишь прощения за любовь?

– Нет.

– За что тогда?

Она не знала, что он хочет услышать. Раньше он говорил, что ему нужна только правда, без прикрас. Так в чем же была правда? За что она просила прощения?

– За то, что меня поймали, – ответила она. – Что тебе стыдно за меня.

– Мне должно быть стыдно?

Она захлопала глазами. Не верилось, что Бримстоун станет над ней насмехаться. Она думала, он просто не придет, и в последний раз она увидит его на дворцовом балконе в ожидании казни.

– Скажи, что такого ты совершила? – попросил он.

– Ты знаешь что.

– Скажи сама.

Значит, все-таки насмешка. Она кивнула и принялась декламировать:

– Измена родине. Связь с врагом. Создание угрозы существованию химер и всему, за что мы боролись в течение тысячи лет…

– Приговор мне известен, – оборвал он. – Давай своими словами.

Она сглотнула, пытаясь угадать, чего он хочет, и сбивчиво произнесла:

– Я… я влюбилась. Я… – Бросив на него смущенный взгляд, она рассказала то, о чем до сих пор никому не говорила: – Все началось под Буллфинчем. После битвы, во время сбора душ я нашла его, умирающего, и спасла. Не знаю почему. Тогда казалось, по-другому нельзя. Позже… позже я подумала: это произошло, потому что у нас было предназначение. – Ее голос стал совсем тихим, щеки вспыхнули. – Принести мир.

– Мир, – повторил Бримстоун.

Какой наивной представлялась вера в высшее предназначение любви. Наивной, и все-таки прекрасной. В их с Акивой тайне не было ничего постыдного.

– Мы вместе мечтали о том, чтобы мир изменился, – возвысив голос, сказала Мадригал.

Последовало долгое молчание. Бримстоун просто смотрел на нее, и если бы в детстве она не играла с ним в гляделки, то вряд ли выдержала бы такой взгляд. Тем не менее, когда он наконец заговорил, ей отчаянно хотелось сморгнуть.

– И за это, – сказал он, – я должен стыдиться тебя?

Цепкие когти терзавшей Мадригал душевной боли замерли. Казалось, что кровь перестала бежать по жилам. Она не надеялась… Не смела. О чем он? Скажет ли он больше?

Нет. Тяжело вздохнув, он повторил:

– Я не смогу тебя спасти.

– Знаю…

– Ясри передала тебе гостинец.

От холщового узелка, протянутого сквозь прутья решетки, исходил изумительный аромат. Развязав, Мадригал увидела рогалики, которыми Ясри годами потчевала ее в надежде, что она хоть немного поправится. Слезы брызнули из глаз.

Она бережно отодвинула печенье в сторону.

– Не могу, – прошептала она. – Только передай, что я съела.

– Ладно.

– А… Иссе с Твигой… – Горло сдавил ком. – Скажи им…

Снова пришлось прижать к губам кулак. Она едва сдерживалась. Почему присутствие Бримстоуна так на нее действовало? До его появления ее обуревала ярость.

Не дослушав, он сказал:

– Они знают, дитя. Они все знают. И тоже не стыдятся тебя.

Тоже.

Мадригал залилась слезами. Приникла к решеткам, опустила голову и плакала, а когда почувствовала на затылке его руку, разрыдалась еще сильнее.

Кроме Бримстоуна, спасшего самого Воителя, ни единая душа не смела нарушить запрет Тьяго на свидания с ней. Бримстоун обладал властью, но даже он не мог отменить приговор. Слишком тяжкое преступление совершила она, слишком явной оказалась ее вина.