Дочь философа Шпета в фильме Елены Якович. Полная версия воспоминаний Марины Густавовны Шторх

Так как у Поленова была жена Наталья и дочь Наталья, то каждый год торжественно отмечали Натальин день. Именины Натальи по старому стилю приходились на 26 августа, и этот праздник как бы заключал летний сезон. Всем дарили подарки, гости съезжались из Москвы и Тарусы. Таруса отсюда очень близко, через Оку. Там у Поленовых жили родственники и друзья. В то время паром ходил по Оке исправно взад-вперед, утром и вечером, совершенно бесплатно – и люди, и лошади, и подводы с грузом легко переправлялись на наш берег… Кто-то приезжал на извозчике, кто-то пешком приходил. Через Скнижку, приток Оки, по маленькому мосточку в три бревнышка, а дальше лесом и полем. Мы сами так в Тарусу добирались пешим ходом, она даже с веранды поленовского дома видна…

Здесь снимали когда-то Цветаевы, и Марина, и Анастасия провели детство, а Марину даже крестили в Тарусской церкви, при нас уже закрытой. Мама там вспоминала, как они с Мариной учились в одном классе, и показывала нам ее фотографию.

Таруса даже и в дореволюционное время, и все двадцатые – тридцатые годы пользовалась у москвичей очень большой популярностью. Это считалось такое и дачное, и культурное место. Там жили многие художники, поэты. И среди нашего круга знакомых очень многие бывали в Тарусе. Именно люди творчества. Говорили, что Тарусу в этом художественном смысле открыл тоже Поленов, поселившись напротив и окрестив «русским Барбизоном». Потом там работал Коровин. Борисов-Мусатов последнее лето своей жизни провел на даче у Цветаевых. И на горе над Окой было кладбище, на нем уже не хоронили, называлось «старым кладбищем». Могила Борисова-Мусатова там выделялась, все ее знали и ходили смотреть. Это производило впечатление – скульптура спящего мальчика. Рассказывали, что Борисов-Мусатов погиб, пытаясь спасти тонущего в Оке ребенка… Но уже кладбище было заброшенным. Какие-то могилы еще навещали. Придешь, бывало, смотришь – то там цветочки свежие, то здесь. Значит, еще оставались какие-то люди, которые были связаны с этим кладбищем. А сейчас уже только могилы…

Итак, Натальин день начинался с выстрела из пушки. Не знаю, откуда она в Поленове взялась, но до сих пор стоит. Потом выводили коней, и все дети по очереди должны были сделать круг по большому полю между сараями и хозяйским флигелем, а на террасе сидела семья Поленовых и почетные гости. И когда проезжали уже мимо этой терраски, то Дмитрий Васильевич отдавал приказание: «Рысью!» И все старались изобразить рысь. И только мне он сделал исключение. Я была одна из последних, поскольку младше других. Не успела я отъехать шагом, как он сказал: «Рысью!» Я поняла почему. Однажды то ли сестра, то ли какая-то другая из больших девочек в первый раз села на лошадь, испугалась, закричала, ухватилась за гриву, а я всячески подсмеивалась и подтрунивала над ней, что она боится. И поэтому когда дошла моя очередь, то Дмитрий Васильевич, едва я успела сесть, сказал: «Рысью!» Как я ни старалась на этой рыси выжить, сперва не могла. Но уже в конце поля мимо публики все-таки проехалась рысью и очень была горда…

Затем всех гостей приглашали в Большой дом, в библиотеку, где была приготовлена сцена и происходил спектакль. Пьесу в то лето написала Наталья Васильевна-младшая, тетя Наташа. А ставила ее, репетировала с нами тетя Оля Поленова. Называлась она, кажется, «Потерянная подкова», действующих лиц в ней было по числу проживавших тогда в Поленове детей, и роли распределялись примерно по характеру. Моя сестра Татьяна, на два года старше меня, высокая, стройная, она была леди Гертруда. Кто-то из мальчиков – то ли Одя Тимирёв, то ли Вадим Шапошников – был сыном этой леди, а другой – придворным. Мой младший брат был слугой. Я помню две фразы из разговора Оди и Вадима: «Ты знаешь, что Стефан (этот вот слуга, которого играл мой брат), коварный, злой Стефан здесь? Он видел Генвеля и меня!» А я появлялась во втором действии – как оно было связано с первым, не помню, – но я была дочь трактирщика. Вся эта компания, отправившаяся на поиски подковы, по дороге останавливалась в трактире. Вот они входили – такая шумная молодежь, а перед камином тихонько сидела я на резном стульчике, и передо мной стояла прялка, которая сейчас находится в музее. Да и камин в изразцах по сей день украшает библиотеку…