Я только взрослая вдруг вспомнила один странный день в моей детской жизни. Когда папа вечером сказал нам всем, когда мы уже ложились спать и мама тоже была в комнате: «Я завтра принесу домой фрукты. Скажите, кто какой фрукт хочет?» И действительно, на следующий день папа ушел в ГАХН на собрание и вернулся с большим пакетом гостинцев. Много позже я сообразила, что, конечно, это и был день его выборов в вице-президенты. Мне тогда объяснили, что это главный помощник президента. Но потом я поняла, что в любом учреждении это и есть основное лицо.
Хотя помню, что папа хорошо к Когану относился. Очень редко, но Петр Семенович приходил к нам в гости с женой и сыном. У них сын был моложе брата, маленький мальчик Сашка. Саша Коган, или, как всех уверяла его жена Надежда Александровна Нолле-Коган, – сын Блока. А уже в последние годы почему-то зашел разговор об этих Коганах и папа мне сказал: «Петр Семенович, смеясь, сам как-то говорил: «Ей хочется, чтобы у нее был поэтический ребенок, ну пусть он считается ребенком Блока». Впрочем, роман с Блоком у нее и вправду был.
Этот ГАХН образовался на Пречистенке, 32 – в здании бывшей мужской гимназии Поливанова, где когда-то учились Андрей Белый, Брюсов, Волошин. У папы там на втором этаже был кабинет, и мы к нему ходили. Очень хороший особняк, замечательной красоты зал, там часто бывали концерты, и музыкальные, и художественные – чтецкие. Помню, что в двадцать шестом году был благотворительный вечер в помощь Волошину, которого перестали печатать, и свои вещи читали Булгаков, Пастернак, Вересаев. А еще был вечер памяти Комиссаржевской, который устраивала мама.
Этот вечер готовился на моих глазах. Приехала в Москву из Петрограда племянница Комиссаржевской с мужем и двумя детьми. Им нужно было уехать за границу. И кажется, они какое-то там получили разрешение, но не было денег. И вот в ГАХНе организовали концерт в память Комиссаржевской и в пользу ее племянницы. Билеты продавались, а доход должен был частным образом пойти в это семейство. Я помню телефонные разговоры вокруг этого концерта. Мама, я знаю, сама обходила и Качалова, и всех – просила участвовать и помочь этой самой племяннице Комиссаржевской. Но оказалось, что муж у нее – игрок. Настоящий запойный игрок, прямо по Достоевскому. И когда племяннице отдали собранные деньги, то муж их все проиграл. И вышло, что весь концерт – задаром сделали! Мама говорила, что это было мучительнейшее событие ее жизни, пришлось ко многим идти второй раз, просить снова выступить. Ну, тот же Качалов, конечно, немедленно согласился и позвал других. Словом, с большим трудом, но собрали какое-то количество денег, кое-как отправили эту семью за границу, и слава богу.
В конце двадцатых началась серия чисток по самым разным учреждениям. К этому времени я уже часто слышала это слово – «чистка». Не знала, к кому и чему оно относилось, но очень часто – то там чистка, то тут чистка…
К лету двадцать девятого приступили к чистке ГАХНа. Были первые аресты уже в 1929 году. Уже началось. Правда, папу тогда не тронули. И в Москве даже говорили: «Ну, конечно, Шпета не взяли – все-таки его имя и за границей известно, поэтому, скорее всего, его и не берут!» Много тогда пострадало гахновцев, кто-то попал в лагерь на три года; Габричевский был на месяц арестован; Шапошников выслан на пять лет в Великий Устюг. Потом помню, как в мае 1932 года я прихожу откуда-то домой и вдруг мама говорит, что большое событие. Какое же? Пришло известие, что Шапошникова раньше времени отпускают домой.
Шапошников и Габричевскй – это ближайшие папины сотрудники и младшие друзья. Он их очень любил, особенно в последние годы они были дружны.
Борис Валентинович Шапошников, очень яркий человек, художник, искусствовед и историк. В начале двадцатых создал он в Москве Музей дворянского быта в бывшем особняке Хомяковых на Собачьей площадке и стал его директором. В двадцать девятом музей закрыли за «идеологическую вредность для пролетариата», а самого Бориса Валентиновича арестовали. И уже после ссылки именно Шапошников сделал в Ленинграде экспозицию последней квартиры Пушкина на Мойке.