Дочь Горгоны

– Фууух… – выдохнул Бануш. – Я подумал, чего тебя переклинило. Уже столько всего нафантазировать успел. А ты тупишь просто. Давай, Найка, думай и складывай. Ты в математике не очень, конечно, но попробуй, тут просто. Сколько тебе было, когда директор тебя у Красных Ворот нашёл?

– Около года, – поморщилась Солунай. Её до сих пор раздражало, что дата дня рождения у неё такая же фальшивая, как и имя.

– Во-о-от! – поднял палец Бануш. – А Амыр к тому времени уже лет десять безвылазно в приюте торчал. Смекаешь?

– Он не мог? – не веря своей радости и не очень понимая, почему накатывает такое облегчение, спросила Найка.

– Молодец, пять! – снова засмеялся Бануш. – Жаль, что не по математике, да?

Счастливая Найка только отмахнулась. Далась ему эта математика! В приюте детей, конечно, учили, но так, что любой бы понял – за пределами заповедника ему делать нечего. Лишь некоторые уходили дальше чтения, корявого письма и природоведения, которое больше проходили на практике. Тут уж каждый, кто намеревался выжить в заповеднике, учился на отлично – знать, кто или что может съесть тебя и, наоборот, что съедобно для людей или чудовищ, всем требовалось назубок. Человеческие дети постарше и те, что выглядели таковыми, проходили ещё математику, литературу и языки. География и история тоже были, но вёл их лично директор, так что Солунай даже проситься не стала. К чему ей знать лишнее? Ей и математика давалась непросто, а ведь без хороших оценок по ней Солунай одну не отпустят в посёлок за продуктами: а ну как посчитаешь неправильно? Деньгами воспитанники не обладали, а потому расплачивались ими редко.

Зимой Александр Николаевич добывал несколько шкур, которые продавал туристам, а большую часть денег оставлял в поселковом магазине на годовой кредит. Там его уважали и обмануть не пытались.

Найка же больше всего любила читать, благо делать это могла на нескольких языках, включая те, на которых не могла говорить. Говорить же она свободно могла на русском, на пяти наречиях ойротского – столько знала Айару, на немецком и на греческом.

Директор очень её хвалил и предполагал, что она сумеет заговорить с любым человеком на его родном языке, но как это проверить? Туристы из других стран до их заповедника особо не добирались, а если и добирались, то Найка их в глаза не видывала. Так что была она грамотной и неглупой, хоть города страны, в которой находился родной заповедник, запоминать не собиралась совершенно осознанно. Какая разница, если она никуда отсюда не поедет?

Она так думала и раньше, но с тех пор как обнаружила, что на самом деле является чудовищем… Вот разозлится она на кого-нибудь, плюнет и убьёт случайно человека. И что потом делать? Людей убивать нельзя, директор это постоянно всем чудовищам говорил.

Правда, Бануш, которому эти лекции чаще всего доставались, утверждал, что сам директор считал, что браконьеры – не люди. Но поди отличи, где человек, а где браконьер, когда тут человека от чудовища отличить сложно!

– Теперь ты чудовище, просто по приюту ходить нельзя, – обрадовал её неугомонный Бануш через пару месяцев после появления очков. – Надо, как я, сквозняками.

Найка приуныла. Ей любая учёба, кроме языков и природоведения, давалась тяжело, не то что Банушу. Разве не проще в коридоре чуть приспустить очки и замедлить того, кто по дороге попался? А самой проскочить?

– Найка, ты дурочка, – снисходительно ответил Бануш, когда она предложила этот вариант. – Ты не поняла, почему тебе эти очки на пол-лица дали?

Когда в ответ Солунай покачала головой, он продолжил:

– Это ты сейчас людей замедляешь, а в силу войдёшь, кто знает. Будешь на месте убивать или сжигать взглядом. Кстати, я бы посмотрел, конечно, но не на своих же! Так что хватит ныть, пошли ловить сквозняк.

Прятаться в тенях, каковых в приюте было множество, умели все дети, без разделения на чудовищ и людей. Но ходить по приюту безбоязненно могли лишь Васса, Катенька и Бануш. Бануш ходил сквозняками, чему и взялся учить Солунай, шелест ног всё сильнее и сильнее уходящей прочь от разумности Катеньки заставлял даже воспитателей жаться к стенам, и только директор ещё мог отправить её в комнату или в башню. А у Вассы была своя сила, хоть Солунай и не верилось в то, что она тоже была чудовищем. Васса делала вид, что ей можно ходить тут. И все верили. Возможности сопротивляться не было даже у директора. К счастью, Васса редко пользовалась силой, никому не вредила и даже иногда укладывала Катеньку, вызывая одним своим присутствием в ней проблески разума.

И вот теперь к избранным присоединялась Найка, которая совсем не чувствовала себя такой особенной.

– Слушай меня, я тебя проведу первый раз, потом самой будет проще, – посоветовал Бануш. Он наморщил лоб, и Найка услышала вдруг его голос в своей голове: «Первый сквозняк – два шага влево. Встань и позволь ему забрать тебя».

Найка послушалась и поняла, что не ощущает своего тела. Но прежде, чем она успела испугаться, чувства снова вернулись, а она оказалась в пятнадцати шагах от того места, где была.