Дочь Господня

Я подняла взгляд на статую Богородицы. Она изображала юную девушку, почти ребенка, трогательно хрупкую и беззащитную. Голова покрыта скромным покровом кающейся грешницы, в руках – резной кипарисовый крест, на губах – легкая улыбка любви и прощения. И внезапно я поняла – ну конечно, эта удивительная, отлитая из серебра фигура, поставлена здесь не случайно. Уж слишком сильно отличается она от привычного канонического изображения матери Иисуса. Поэтому что сделана она по заказу моего отца и воплощает образ юной Маргариты, принявшей мученическую смерть ради любви и рождения избранного чада. На моих глазах выступили слезы сочувствия. Несмотря на всю свою осведомленность, я только сейчас до конца осознала, какие нечеловеческие страдания пришлось выдержать этой нежной девочке. Гонтор де Пюи предупреждал, что мне придется пройти через испытания любовью, дружбой и состраданием. Любовь – это Конрад, дружба – это ангелы, обманом завлеченные на кладбище, а сострадание – вот оно… Но ведь именно через них прошла и моя мать. У каждого из нас своя Голгофа, свой тяжкий крест. Маргарита познала жертвенную любовь, ставшую для нее и религией, и высшим смыслом существования. Страдания очищают. И я уже не сомневалась, что душа матери попала в Рай, став одним из ангелов Божьих. Я почувствовала внезапный прилив вдохновения, смешанный с неудержимым желанием выразить умершей матери свою благодарность и восхищение силой ее невероятной любви к недостижимому мужчине. Я разделила ее горе по утраченному возлюбленному, как никто иной понимая испытанное Маргаритой чувство. Случается порой, что короткие встречи ведут к большим потерям, а мимолетный час любви предшествует расставанию навсегда.

Конечно же, мне доводилось слышать о «Вольто Санто», чудесном платке из белого шелка, хранящемся в храме Святого Николая, расположенном в Манопелло. Эту удивительную реликвию еще называют истинной иконой и почитают как одну из величайших святынь, наравне со знаменитой Туринской плащаницей. Согласно легенде, добрая женщина Вероника пожалела приговоренного к казни Иисуса, изнемогающего под тяжестью креста, влекомого им к месту распятия. Она подала ему свой платок, дабы мученик утер окровавленное лицо. Господь поблагодарил женщину и вернул ей испачканный платок со словами: «Пусть он напоминает обо мне». На платке отпечатался лик Христа со сломанным от истязаний носом, исцарапанным лбом и опухшей от удара бичом щекой. Но наша память ничуть не отличатся от такого же платка, бережно сохраняя воспоминания о душе и облике любимых, ушедших от нас безвозвратно. И подчас эти воспоминания становятся самым страшным испытанием. У меня пересеклось дыхание, голос дрожал от слез, но идея молитвы возникла в глубине моего страдающего сердца, облекаясь в слова и обретая силу.

Я молюсь на стыке трех дорог,
У простого, древнего креста,
Чтобы Бог ко мне был чаще строг,
И не стала жизнь моя проста.

Возложи на плечи тяжкий груз,

Да слезами пыль с колен омой,
Но позволь мне выдержать искус,
На Голгофу дай взойти с тобой.

Здесь земная слава не при чем,

Не к лицу и ангельский мне чин,
Подпереть позволь тебя плечом,
Состраданье – слаще всех причин.

Только боль, как близости залог,

Бьется в сердце, память вороша.
Принял ты из рук моих платок,
Кровь из ран обтер им не спеша

И ушел, мне слова не сказал,

Отмеряя вечности виток,
Лишь любовь свою мне доказал,
Возвращая благостный платок.

Может, я отныне не чиста,

Что с тобою участь не делю,
Не дано лежать мне у креста,
У любви ушедшей на краю.

Но струится эхо вдалеке,

Ароматом ладана дыша:
«Тот платок всегда в твоей руке,
Ну а в нем живет моя душа…»

– Селестина! – ангельский шепот звенел благозвучнее хрустального колокольчика. – Не грусти так, дочка! Ведь любовь достойна любой жертвы, – прозрачная, светлая тень отделилась от статуи Богородицы и подплыла ко мне, источая упоительный аромат цветущих роз.

– Это кто, привидение? – с легкой паникой в голосе поинтересовалась Оливия у меня за спиной. – Друзья, а вам не кажется, что этот день по насыщенности мистическими явлениями уже зашкаливает все разумные пределы?

– И не страшно ничуть, – с заиканием бормотал Натаниэль, намертво вцепившись конвульсивно скрюченными пальцами в спинку скамейки, – подумаешь, полтергейст обыкновенный!