Дочь Господня

Но в это самое мгновение до его слуха донеслись три приглушенных расстоянием колокольных удара, знаменующих наступление карнавала.

— Ваш выход, господин Майер! — решительно отчеканил вервольф, надул пузырь из жевательной резинки, вышел из квартиры и запер прочную дверь. Он интуитивно почувствовал — события начинают неотвратимо нарастать, как снежный ком, быстро переходя в свою решающую стадию.

Волглое, мутное утро, тем не менее показавшееся настоящим раем по сравнению с вьюжной и морозной ночью, началось с уже ставших привычными разборок и препирательств.

Девки по лесу ходили,
Да распятие нашли,
Целый день поклоны били,
На работу не пошли… —

во все горло сипло блажил под завязку напичканный лекарствами Натаниэль, стараясь заглушить больнючие укусы наложенных на спину и икры горчичников, жгучих, будто адское пламя.

— Вранье! — негодующе отбрила Оливия, неслышно вошедшая в его гостиничный номер со шприцом в руках. — В оригинале совсем не так все звучит. Спеть тебе правильно?

— Изыди, паскудница! — замученно прохрипел ангел, обессиленно трепеща крыльями и силясь вырваться из привязывающих его к кровати простыней. — Садисты проклятые! Мочи моей уже нет терпеть эти муки невыносимые! Аллилуйя!

— Терпи давай, гриппозник грешный! — с нескрываемым удовольствием приказала валькирия, тяжеленной ладонью хлопая точно по горчичнику. — А то еще спереди прилеплю, на окаянный отросток!

Нат протестующе взвыл.

Ариэлла смущенно хихикнула и подсунула любимому литровую кружку горячего чаю с медом.

— И ты, Брут! — блеснул цитатой ангел. — Нет, ну ты сама подумай, малышка — я же лежу на животе, так как я пить-то смогу?

— Через соломинку! — примирительно прожурчала заботливая сиделка. — Ну, дорогой, не упрямься же!

— Однолюб, как и сапер — ошибается один раз в жизни! — философски изрек Натаниэль, пытаясь якобы случайно уронить посудину на пол. — Чай не водка, много не выпьешь!

— Брехло ты, а не однолюб, — склочно фыркнула Оливия, бдительно подхватывая емкость с излюбленным народным средством от простуды и упорно подпихивая его назад, под нос капризного пациента. — А кто недавно к Селестине клеился, а?

— Оливия, ты не права! — вознегодовал Нат, брыкая голыми пятками. — Я не приставал, я ей же добра желал.

— Ну-ну, — ревниво протянула Ариэлла. — Ходок блудли… э-э-э… доброхот ты наш!

Разбуженная громкими разговорами за стеной соседнего номера, я на автопилоте сползла с кровати, позевывая, натянула теплый махровый халат и отправилась на разведку. Но сначала, немного опередив меня, в комнату ангела бодро вошел опрятно одетый и чисто выбритый Симон де Монфор. Натаниэль встретил его настороженным взглядом:

— А тебе чего?

— Да вот, — замялся Великий грешник, — может, пополощешь горло чесночной настойкой? И стригоев отпугивает, и для здоровья дюже пользительно!

— Вам дай волю, так вы меня своими лекарствами в гроб загоните! — капризно скривился недужный красавец. — И кто придумал этот суеверный бред о том, что кровососы якобы на дух не переносят чеснока?

— Я! — с вызовом заявила валькирия. — А кто его переносит?

— Оливия, ты не права! — вторично уперся Натаниэль.

И тут в номер вбрела я, совершенно не выспавшаяся и покачивающаяся, словно сомнамбула.

— Какого черта вы меня разбудили своими воплями? И вообще, по какому случаю толпа, что-то случилось?

— Да ничего особенного, — пожал тощими плечами Симон, — все как раз и хотели убедиться в том, что не произошло ничего экстраординарного.

— Да-а-а? Это, по-вашему, ерунда? — оскорбленно взревела валькирия. — А вот Нат утверждает, что я говорю неправду! Обманываю, вру, брешу. Значит, я, по его мнению, кто — собака, что ли? Селестина, будь свидетелем: он меня шавкой обозвал…

— Ничего подобного! — Ариэлла решительно встала на защиту любимого. — Он так не говорил. Наглый поклеп, это ты все переиначила. Да ты какая-то рецидивистка-подстрекательница просто!

— Вот-вот, — кося под невинного паиньку и смиренно обжигаясь горячим чаем, пробурчал очаровательный виновник раздора, усиленно делая вид, будто он тут совершенно не при чем. — К твоему сведению, ангелы настолько интеллигентны, что даже на заборах пишут «стригои — козлы», а не «кровососы — пи…». И тут Натаниэль ввернул такое похабное словечко, что у меня чуть уши не повяли.

— Вот и лечи сама своего матершинника! — обиделась Оливия, швыряя в Ариэллу мокрое полотенце.

— Ну и пожалуйста! — полотенце полетело обратно.

— Что тут происходит? — схватилась за голову я.

— Да просто две дамы из-за одного мужчины ссорятся! — доходчиво разъяснил мне Симон, становясь между двух красавиц, того и гляди готовых превратиться в разъяренных фурий. — Одна кричит: забирай его себе. А вторая отвечает: а нафиг он мне сдался…

Натаниэль восхищенно заржал, девушки не сдержались и прыснули. Я облегченно улыбнулась:

— Мир, дружба, жвачка! Все успокоились?

— Да ладно, чего уж там! — добродушно махнула рукой Оливия. — Ариэлла, держи его за ноги, я ему антибиотик вколю.