Дочь якудзы. Шокирующая исповедь дочери гангстера

— Сёко Тендо. Сбежала из дома, нюхала растворитель для краски, неоднократно участвовала в уличных драках. В результате последнего нападения троим жертвам нанесены телесные повреждения. У обвиняемой также были найдены наркотики. Она отказалась от чистосердечного признания, поэтому суд был не в состоянии установить, испытывает ли она угрызения совести за содеянное.

В то время, когда меня арестовали, родители не заявили в полицию о моем исчезновении, поэтому формулировку «сбежала из дома» я посчитала неточной. В момент задержания у меня с собой не было растворителя, так что они либо должны были меня с ним поймать, либо схватить в тот момент, когда я его нюхала. А главное, они назвали наркотиком аспирин, который вообще продавался без рецепта.

— Сёко Тендо, вы хотите что-нибудь сказать?

Я знала, что спорить с обвинениями бессмысленно, и покачала головой.

Судья поправил очки и повернулся к моим родителям:

— Не желают ли родители обвиняемой сделать заявление?

— Она — сдувшийся мяч, вот и все, — произнес папа.

Судья никогда прежде не слышал от отцов подобных ответов.

— Сдувшийся мяч? — переспросил он как попугай.

— Да. Ей наплевать, сколь сильно о ней беспокоятся родители. Она как сдувшийся мяч — как его ни бросай, он никогда не полетит прямо и никогда не отскочит обратно. Ей пора научиться самой отвечать за свои поступки. В противном случае она никогда не исправится и не станет лучше.

Как я и ожидала, папины слова оказались очень суровыми. Даже судьи в недоумении переглянулись. Я искоса посмотрела в сторону родителей и увидела, как мать утирает слезы.

— Сёко Тендо, пожалуйста, запомните, что сказал вам отец. Я приговариваю вас к исправительной школе.

Должно быть, двое охранников, стоявших у двери, ждали именно этого момента.

— Пошли, — сказали они, подойдя ко мне, и, мягко придерживая за локти, повели прочь. В это мгновение я услышала голос матери за спиной:

— Сёко-тян, девочка моя! — Заливаясь слезами, она цеплялась за мою руку.

— Прости, что доставила вам столько волнений, — сказала я. — До встречи.

— Будь сильной, — добавил отец, глядя мне прямо в глаза.

Затем охранники вывели меня в пустой коридор, по которому разносился один-единственный звук — ленивое шлепанье подошв изношенных резиновых тапок по начищенному полу. Я покинула здание суда, так ни разу и не оглянувшись.

Сразу же по прибытии в исправительную школу меня отвели в комнату, посреди которой стоял складной стул.

— Садись. Я постригу тебе волосы, — указав на него, сказала одна из учительниц.

Она без всякой жалости обкорнала осветленные локоны, которые я так любила. Мне же оставалось только сидеть и наблюдать, как мои волосы падают на расстеленные под ногами газеты. Под аккомпанемент щелкающих ножниц меня заставили выслушать школьные правила. Когда учительница закончила, я быстро стряхнула обрезки, упавшие на колени, и переоделась в бордовый спортивный костюм, которому суждено было стать моей формой.

Распорядок дня в исправительной школе являлся полной противоположностью моего прежнего образа жизни. Каждое утро начиналось с переклички. После этого мы быстро умывались и устраивали уборку. Потом завтракали, убирали за собой, после чего наступало время уроков, включавших в себя ненавистное вышивание и вязание кружев. Еще мы делали незамысловатую крестьянскую работу, например, разбрасывали навоз. Уроки физкультуры, главным образом, сводились к бегу, но я оказалась не очень выносливой и не могла бегать на длинные дистанции. (И это при том, что, когда за нами гналась полиция или нас преследовал Кобаяси, могла улепетывать хоть вечность!) Впрочем, здесь я не видела смысла искать отговорки. Все правила были рассчитаны на жизнь в коллективе, и мне ничего не оставалось кроме как подчиняться им. Как бы там ни было, во всем этом для таких раздолбаев, как я, заключался очень ценный опыт. Я начала по-настоящему осознавать ценность свободы, только лишившись ее.

Поняла, что папа в суде сказал правду. Надо самому отвечать за свои действия. Если ты поступаешь плохо, с тобой происходит именно то, что случилось со мной. Я была единственной из всех участниц драки, для которой дело кончилось исправительной школой, но не особенно из-за этого переживала. Если бы меня выпустили из центра предварительного заключения, то вместо того, чтобы пойти домой, я бы отправилась прямиком к своим друзьям. Так или иначе, я все равно оказалась бы здесь, это был всего-навсего вопрос времени.

Я старалась смотреть на себя со стороны и научиться сдерживаться, однако все равно попала в переделку. От природы мои волосы скорее каштанового, нежели черного цвета, но все же, когда из аптечки пропала перекись, вину свалили на меня.

— Ты ее стащила, чтобы перекраситься! — орала учительница.

Это мне напомнило тот случай, когда в седьмом классе наша руководительница точно так же наехала на меня из-за цвета волос, — и я снова разозлилась.