Дочь якудзы. Шокирующая исповедь дочери гангстера

Каждый день в палату проведать папу наведывалась сухонькая старушка по имени Фудзисава-сан, одна из его соседок по клинике. Она еще в юности стала инвалидом и большую часть жизни провела в разных больницах, но это ничуть не мешало ей всегда оставаться жизнерадостной. Она была очень вежливой и живо интересовалась миром за пределами больничных стен.

— А вас как зовут, сударыня? — впервые увидев меня, спросила старушка мелодичным голосом, похожим на пение птицы.

— Сёко.

— Правда? Можно я буду вас называть Сёко-тян? И на ты?

— Пожалуйста.

— Сёко-тян, у тебя волосы чудесного цвета. Ты не станешь возражать, если я их потрогаю?

— Трогайте, пожалуйста.

— Я никогда прежде не касалась русых волос. Они такие мягкие, совсем как у куклы, — женщина деликатно рассмеялась.

Фудзисава-сан говорила со мной как с равной, не обращая внимания на мой вид девочки-янки. Я раньше не встречала взрослых, которые бы относились ко мне с такой искренней сердечностью. Мы быстро подружились и часто гуляли по крошечному больничному садику. Беседы с этой пожилой дамой успокаивали мою душу. Воздух в саду был напоен свежестью, и, когда я делала глубокий вдох, казалось, он очищает мои легкие, которые обычно наполнял сигаретный дым.

Иногда я делала наброски цветов и растений. Я их не срывала, мне казалось, растениям не понравится, если их поставят в крошечную вазу и начнут громко восхищаться ими. Здесь, в садике, цветы мало кто мог увидеть, но я чувствовала, что они предпочтут увянуть в своем родном укромном уголке. Пожалуй, эти мысли заронила в меня доброта Фудзисавы-сан. Она уговаривала отца писать хокку, всячески его в этом поддерживая, а одно из стихотворений даже включила в конкурс, организованный обществом любителей и сочинителей хокку, членом которого являлась. Папа даже выиграл приз. Я поняла, что Маки одержала победу в трех конкурсах стихосложения потому, что пошла в отца. Начиная с этого времени папа влюбился в хокку. Поддержка Фудзисавы-сан воистину помогла ему побороть болезнь и отвлечься от мыслей о денежных неурядицах.

Однажды я спустилась вниз, чтобы купить в автомате баночку содовой, и заметила кошелек, лежащий рядом с ним. Проверив его содержимое, обнаружила пачку купюр на общую сумму в сто восемьдесят тысяч иен. Когда я была маленькой, родители давали мне карманные деньги на покупку всяких красивых карандашиков и прочей дребедени для школы, однако, понятное дело, после моего «превращения» в янки я больше не получила от них ни гроша. У меня никогда не было денег, чтобы прибарахлиться, поэтому нам с Маки приходилось делиться друг с другом теми немногими красивыми вещами, которые удавалось раздобыть. Среди моих друзей были девушки, которым родители покупали машины, одежду, косметику и, кроме всего этого, давали деньги на карманные расходы. Сто восемьдесят тысяч казались мне огромной суммой, и, разумеется, ужасно хотелось оставить их себе. Однако я почувствовала, что за мной наблюдает Всевышний, и сочла за лучшее отнести кошелек в сестринскую. Сразу после этого, когда мы сидели с папой в больничном кафетерии, мы услышали по громкой связи объявление об этой пропаже. Чуть позже к нам подошла медсестра, толкавшая впереди себя инвалидное кресло, в котором сидел мужчина в пижаме. Незнакомец был примерно того же возраста, что и папа. Мужчина был потрясен тем, что я, девушка-янки, добровольно рассталась со столь соблазнительной находкой.

— Так, значит, именно вы нашли мой кошелек? Я, право, не знаю, как вас отблагодарить, — на его лице и впрямь было написано облегчение и благодарность. Открыв бумажник, мужчина извлек из него двадцать тысяч йен: — Держите! Боюсь, это не очень много за такой благородный поступок…

— Вы здесь лечитесь? — спросила я, так и не протянув руку за купюрами.

— Да. Эти деньги вчера принес сын, когда зашел меня навестить. Должно быть, выронил, когда покупал себе колу. Я вам очень, очень признателен!

— Не надо мне ничего платить. Просто поправляйтесь, пожалуйста, поскорее.

— Но я настаиваю!

— Нет-нет, я их не возьму.

— Она права, — поддержал меня отец, — нам будет довольно и того, что вы быстрее поправитесь.

— Ну что ж, огромное вам спасибо! У вас хорошая дочь. Надеюсь, вы тоже скоро окажетесь дома.

Мужчина низко поклонился, и медсестра увезла его из кафетерия. Его слова меня смутили, но в глубине души я осталась довольна. Мне было шестнадцать, и я отнюдь не считала себя «хорошей дочерью».

— Пап, я никогда не говорила медсестрам, как меня зовут, — сказала я отцу тем же вечером, когда сидела подле его кровати. — Как же они меня нашли?

— Ты здесь одна одета как клоун.

— А-а-а…

— Кстати, что тебя заставило вернуть кошелек?

— Ну… вообще-то мне хотелось оставить деньги себе, но я подумала, что они принадлежат кому-нибудь вроде тебя, — ну понимаешь, что он, типа, тоже здесь пациент, потерял деньги и теперь в полной жопе. Короче, так оно на самом деле и вышло, так что я рада, что поступила честно.

— Вот оно как… Понятно. Что ж, ты совершила хороший поступок.