Дочь якудзы. Шокирующая исповедь дочери гангстера

Мне исполнилось двадцать четыре, но судьба по-прежнему испытывала меня на прочность. Моя жизнь состояла из одних и тех же проблем, которыми я уже была сыта по горло. Я, как обычно, пыталась убедить Маки развестись с Итяном, но сестра ничего не хотела слышать. Она вечно за него заступалась, каждый раз напоминала мне о том, что у них есть ребенок, о котором надо заботиться, твердила, какой он, на самом деле, хороший человек и как он вот-вот возьмется за ум. То же самое у меня было с Ито. Он мог бить меня сколько угодно, но я его прощала, потому что любила и верила в его любовь ко мне. Когда я крутила роман с Ито, Маки жила далеко, но страшно за меня переживала. Почти каждый раз, когда сестра звонила и упрашивала меня поскорей порвать с ним, разговор заканчивался слезами. «Он женат. Он только и делает, что колотит тебя. Ему на тебя наплевать. Тебе не надоело ходить в любовницах?» — твердила она. Теперь я понимала, что все ее замечания были совершенно справедливы. Неужели Маки предстоит самой пройти через тот же самый ад, чтобы образумиться и прийти в чувство?

Мой вес упал до восьмидесяти восьми фунтов, и я бледностью походила на привидение. Однако подавленность и склонность к самообману делали свое черное дело: я смотрела на себя в зеркало, и мне казалось, что все так и должно быть.

Каждую ночь мне снились кошмары. Меня мучили воспоминания о тех ужасных днях, когда я ребенком с деланым удовольствием уплетала пирожные и радовалась гостинцам, которые папа приносил домой, только чтобы избежать одного из его диких приступов ярости… Ад в школе, где меня дразнили за полноту.

Жирная! Свинья!

Я просыпалась тяжело дыша, вся мокрая от пота, а оскорбительные прозвища все еще звенели у меня в ушах.

Этого не должно повториться. Мне нельзя толстеть.

Я выхватывала из ящичка баночку с транквилизаторами и глотала целую пригоршню. Я понимала, надо прекратить так издеваться над своим организмом, и все равно не могла заставить себя хоть что-нибудь съесть. В конце концов я поняла, что у меня анорексия. И при этом ко мне продолжала приходить заплаканная Маки и просила денег.

Однажды ночью мне привиделось, что меня, словно змей, обвил дракон, изображенный на татуировке, красовавшейся на спине Маэдзимы. В памяти возникли обрывки разговора из прошлого.

Сёко, тащи сюда свою задницу.

Пусти меня!

Твой отец больше нигде не найдет ни гроша.

Ну да…

Если бы не я, с ним бы уже было все кончено.

— Нет! — закричала я во всю силу своих легких и открыла глаза. Капли пота катились у меня по вискам и сбегали вниз по шее, а сердце стучало в груди как барабан. Как я ни боролась, деньги были цепями, сковывавшими меня.

С тех пор как умерла мать, мы с Такой ни разу не занимались сексом. Мне очень хотелось, чтобы наши отношения вернулись в прежнее русло, однако и моя душа, и мое тело слишком измучились. Иногда мне чудилось, что я бегу по туннелю, окутанному кромешной тьмой, а выхода из него не видно, помощи ждать неоткуда. Я ненавидела себя за свою слабость. Но даже несмотря на все это, не пропускала ни единого рабочего дня.

Двадцать пять лет и восемьдесят шесть фунтов веса. Я худела с не меньшей скоростью, чем мои деньги перетекали к Маки. Сколько бы я ни работала, денег все равно не хватало. Теперь мне казалось, что я стала для Таки тяжелой обузой. От всех этих мыслей у меня шла кругом голова, и я жалела лишь о том, что не могла поговорить с мамой… Если мне удавалось положить в рот хоть немного еды и проглотить е, на меня тут же нападал приступ тошноты, за которым следовала рвота. Когда мы с Такой только переехали из Иокогамы в Токио, у нас не было ни гроша за душой, но мы все равно были счастливы. По выходным мы ходили по магазинам и, хоть и не могли ничего себе позволить, радовались стакану свежевыжатого апельсинового сока за триста иен в торговой палатке на станции. На обед ели лапшу соба в забегаловке, где во время обеденного перерыва набивалось так много народу, что приходилось перебиваться стоя. Мы заказывали две миски самой дешевой лапши в меню, одну картофелину и мясную фрикадельку, которые делили между собой.

— Будем надеяться, что в следующий раз мы сможем купить каждому по фрикадельке, — смеялась я и разделяла ее палочками на две половинки.

По вечерам мы шли по узкой неосвещенной улице в магазинчик и шутили и хохотали всю дорогу, отчего долгий путь казался нам коротким. Мы покупали банку пива и содовой, одну сладкую закуску и одну соленую, а потом лакомились ими после ужина. Неужели еда приносила мне такое наслаждение? Во что же я превратилась? Меня словно водоворотом засасывало отвращение, которое я испытывала к самой себе.

Однажды мне позвонил отец:

— Маки нужны деньги. Ты чем-нибудь можешь ей помочь?

— Что? Я вчера утром дала ей семьдесят тысяч иен! Потом вечером она пришла ко мне в слезах и пожаловалась, что Итян все у нее украл, и она не может оплатить счета. И я, перед тем как пойти на работу, дала ей еще семьдесят тысяч. За один день я лишилась ста сорока тысяч! У меня больше просто нет.