Дочь Империи

— Не надо. К тому времени мы должны положить конец возне с мальчишкой из Кеотары. Я хочу, чтобы ты указал Кейоку агента Минванаби в свите Барули. И передай ему, что нынче ночью я лягу спать в покоях Накойи. — Мара замолчала, и птичка последовала ее примеру. — Как по-твоему, не стоит ли сегодня ночью поставить на пост в моих покоях Вайо и Люджана? Аракаси ответил не сразу.

— Думаешь, юный Барули не прочь нанести поздний визит в твою постель?

— Скорее этого следует ожидать от убийцы из его свиты. — Мара пожала плечами. — Барули пляшет под мою дудку, но если бы мы могли несколько подпортить ему настроение… нам это пошло бы на пользу. И если сегодня ночью кому-нибудь вздумается побродить по коридорам, то, думаю, мы просто обязаны облегчить ему доступ в мои покои.

— Как всегда, ты поражаешь меня, госпожа. — Аракаси вложил в поклон и восхищение, и иронию. — Я прослежу, чтобы твои указания дошли до Кейока.

Одно неуловимое движение — и мастер растворился в полумраке. Удалившись совершенно бесшумно, он прошел по коридору, не замеченный даже служанкой, которая пришла сказать Маре, что платье и ванна готовы, на тот случай, если госпожа желает освежиться перед обедом.

Но оставалось еще одно дело, которым надлежало заняться. Мара отправила посыльного за Накойей и уведомила советницу, что пришло время вручить Барули

— хотя и с некоторым запозданием — послания его отца.

— Не забудь передать ему, что они только что получены, — добавила она.

В глазах Накойи зажегся злорадный блеск:

— Госпожа, можно мне самой отнести письма? Уж очень хочется увидеть его лицо, когда он будет их читать.

Мара расхохоталась:

— Вот старая злыдня! Передай письма, а также мои наилучшие пожелания. И не лги чересчур замысловато: письма просто подзадержались на пути из города в Акому… что более или менее соответствует истине. — Она помолчала, пряча за усмешкой минутный страх. — Как ты думаешь, это избавит меня за обедом от его дурацких улыбок?

Но Накойя уже отправилась исполнять поручение, и ответом Маре был лишь тихий щебет певчей птицы.

***

Масляные лампы заливали золотистым светом убранство стола. Над тщательно приготовленными блюдами, расставленными вокруг высокой вазы с цветами, вились тонкие струйки ароматного пара. Подносы со свежими фруктами и зеленью соседствовали с блюдами, где поблескивала охлажденная рыба. Что и говорить, повара Акомы потрудились на славу, готовя для влюбленных романтическую трапезу, однако Барули сидел на подушках мрачнее тучи. Он бесцельно гонял по тарелке кусочки изысканной снеди, и его мысли явно витали где-то далеко. Даже глубокий вырез платья Мары не заставил его воспрянуть духом.

Наконец властительница Акомы, притворившись обескураженной, отложила в сторону салфетку.

— Что с тобой, Барули, ты просто на себя не похож. Что-нибудь случилось?

— Госпожа… — Юноша поднял синие глаза, в которых явственно читалось уныние. — Я не решаюсь… тревожить тебя своими горестями, но… — Он покраснел и в смущении опустил взгляд. — Если говорить начистоту… Я так жаждал завоевать твою любовь, что перешел границы дозволенного… и обременил мой дом слишком большими долгами. — Последовала мучительная пауза.

— Конечно, ты станешь хуже думать обо мне, и я рискую сильно упасть в твоих глазах, но сыновний долг вынуждает меня обратиться к тебе с просьбой о милости.

Неожиданно обнаружив, что терзания Барули не доставляют ей никакого удовольствия, Мара откликнулась резче, чем собиралась:

— Милости? Какой? — Сразу почувствовав, что это прозвучало почти грубо, она положила вилку и постаралась принять озабоченный вид. — Конечно, я сделаю все, что в моих силах.

Барули вздохнул; как видно, обещание Мары его не утешило.

— Если бы ты смогла найти в своем сердце столько великодушия… мне нужна часть моих подарков… тех, что я посылал… Ты не могла бы вернуть их? — Его голос прервался, и он судорожно сглотнул. — Не все, но, может быть, самые дорогие…

Взгляд Мары был полон сочувствия:

— Думаю, мне хватит великодушия, чтобы помочь другу, Барули. Но вечер еще только начинается, а повара так старались угодить нам. Почему бы нам не забыть об этих треволнениях, иссушающих душу, и не насладиться трапезой? Утром за завтраком мы найдем выход из твоих бед..

Хотя Барули надеялся на иной ответ, он собрал остатки гордости и стойко продержался до конца ужина. Правда, на этот раз он не пытался блистать ни красноречием, ни остроумием, но Мара притворялась, что ничего такого не замечает. Когда слуги принесли десерт и вина, она позвала поэта, чтобы тот усладил их слух стихами.

В конце концов хмель сделал свое дело, и злополучный сын Кеотары отправился в постель. Раз уж этой ночью его не ждут любовные утехи, то лучше забыться мертвым сном.

***

Над пастбищами клубился туман, выстилая низины серебрящимися под луной шелковыми покрывалами. Перекликались ночные птицы, и время от времени слышались шаги проходящего патруля. Но тишину спальни властительницы нарушал совершенно иной звук. Папевайо толкнул Люджана ногой в бок.

— Что там?.. — последовал сонный вопрос.