И именно в этом месте царства смерти появился живой человек. Английский офицер, явно тяжело раненный и к тому же контуженный во время штурма, очевидно, пришёл в себя сейчас и ковылял к своим, причём не просто так, а унося полковое знамя, заваленное телами и потерянное в темноте атаки, и всё же, как оказалось, более удачливое, чем знамя колонны Мэйрана. Лучшей мишени для ружейных умельцев с бастионов трудно было себе представить, но командир флотских стрелков на Малахове, взглянув в подзорную трубу на неприятельского офицера, смутно припомнил что-то и на всякий случай остановил своих людей.
К несчастью для англичанина, не все могли услышать этот приказ. Несколько защитников бастиона, несмотря на стрельбу англичан, сновали среди побоища в тени стен и собирали драгоценные штуцера. Двое пехотинцев, зайдя дальше товарищей, увидели лучшую добычу.
– Дай-ка, Стёпка, я штуцер попробую, – сказал один из них, поднял винтовку, прицелился в англичанина. Тот, похоже не заметивший или не осознавший угрозы, продолжал ковылять, забыв о револьвере.
Друг Стёпки целился. Палец уже нажимал на курок, когда англичанин поднял голову и резко крикнул стрелку: «
Солдат хотел пальнуть опять, но винтовочных патронов не было.
– Догоним? – неуверенно сказал он, то ли потому, что азарт уже уступал усталости, то ли понимал – такой враг живым знамя не отдаст. К тому же к добровольному знаменосцу устремились, в свою очередь забыв о стрельбе с бастионов, несколько англичан из ближайшей траншеи.
– Да ну, Стёпка, лучше винтовок насобираем, – ответил солдат, глядя, как товарищи подхватывают сэра Фрэнсиса Летфорда и уносят к своим.
Именно в этот момент стрелковый командир на бастионе – капитан второго ранга Батурин – наконец окончательно вспомнил Наварино, уроки русского языка на борту «Азова» и лубочную картину – и не пожалел о своём приказе.
Джейн проснулась от прикосновения собачьего языка и голоса мистера Сазерленда:
– Джейн, извини, что я попросил твоего друга тебя разбудить. Ты имеешь право спать – двенадцать часов на ногах многовато для девочки твоего возраста. У меня для тебя новость. Джейн, прости…
Джейн, несколько секунд назад не понимавшая, где, на чем и сколько она спит, проснулась мгновенно, будто её окунули в прорубь.
– Какая новость, мистер Сазерленд? – со страхом произнесла она.
– Хоррошая новость, – хирург буквально вылепил улыбку на своём лице. – Прости, я не говорил тебе, что в соседнюю палатку ещё утром прринесли твоего отца. По прравде говоря, поначалу я не был уверен, но теперь надеюсь, все будет в порядке. Оперрации сделаны, выздоровление пройдёт в более комфортабельном госпитале – в Стамбуле. И ещё одна новость, которая, скорее всего, не обрадует сэра Фррэнсиса.
– Он стал инвалидом? – со страхом спросила Джейн.
– Нет, но ему прредстоит очень долгое и сложное выздоровление. Не знаю, как с дальнейшей военной службой, но эта война для него закончилась, причём очень героически – о подробностях ты узнаешь. И ещё одна вещь, которую мне сказать тебе трруднее всего…
– Мистер Сазерленд, – неожиданно сказала Джейн, – если вы приберегли главную неприятность напоследок, я прикажу Криму вас укусить.
– Это очень большая непрриятность, – вздохнул хирург, – непрриятность для нашего госпиталя. Твоему папе предстоит долгое выздорровление, а значит, нужна сиделка. Мне не прридет в голову просить тебя остаться. И твоя совесть будет чиста, ведь в Стамбул вместе с папой приплывут сотни других раненых, которым будет нужен уход и на корабле, и по прибытии. Я дам тебе ррекомендательное письмо к мисс Найтингейл. Она… как бы это сказать, несколько непрреклонная дама, и я ничего не могу обещать, но сделаю все, что смогу. А теперь, раз ты прроснулась, пошли к сэру Фррэнсису.
Бывает так, что человек не способен понять несколько дней, жив он или мёртв. Но наступает момент, когда приходится выбирать между жизнью и смертью. К примеру, когда тебе в рот пытаются засунуть спелую вишню.
«Я жив», – подумал Саша и открыл глаза.
Над ним стоял Федька, с забинтованной головой. В руках он держал пыльный картуз, наполненный вишнями.
– Проснулся, брат Сашка! – обрадовался он. – Ну, давай, рассказывай!
– Я же просила Сашу не трогать! – сказала Катерина Михайловна, накручивая его ухо. Не то чтобы сильно, но у Федьки была крепкая привычка начинать вопить при малейшем шансе разжалобить, а тут был именно такой случай.
– Я же рааааненый, – продолжил он. – Катерина Михайловна, да разве есть хотя бы одна новость, какую Сашке говорить опасно? Это Багратион умер, когда узнал, что Москву сдали, а мы же не отдали Севастополь!
– Ладно. – Катерина Михайловна отпустила ухо. – Саша, ты в состоянии слушать?
– Даже говорить, – прошептал он.