Дочь хранителя тайны

На стоянке почти никого не осталось, запоздалые покупатели либо заводили машины, либо уже медленно выруливали на улицу. Каролина поставила пакет на капот и вновь уложила Фебу в коробку на заднем сиденье. В конусах света от уличных фонарей вились редкие снежинки, их было не больше и не меньше, чем раньше. Метеорологи так часто ошибаются. Не могли даже предсказать метель, начавшуюся перед рождением Фебы, – всего лишь вчера вечером, напомнила себе Каролина, хотя ей казалось, что прошли годы. Она сунула руку в пакет и оторвала от батона кусок: не ела целый день и умирала от голода. Продолжая жевать, захлопнула дверцу и с тоскливой усталостью подумала о своей квартирке, скромной, чистенькой, аккуратной, о двуспальной кровати под белым синельным покрывалом, – и вдруг, обходя машину сзади, заметила, что фары слабо светятся красным.

Она застыла как вкопанная. Это что ж выходит? Пока она расхаживала по магазину и кормила Фебу в комнате отдыха, ее машина без толку освещала снег?

Каролина попыталась завести автомобиль, но аккумулятор сел, и двигатель не издал ни звука. Она вышла из машины и встала перед открытой дверцей. На стоянке никого не было, все разъехались. Каролина захихикала, затем расхохоталась в голос. Смех смахивал на истерику, она сама это понимала, – слишком громкий, близкий к рыданиям.

– У меня же ребенок! – потрясенно произнесла она. – У меня в машине ребенок!

Стоянка безмолвствовала, пустынная и равнодушная. В слякоти лежали большие прямоугольники света из окон супермаркета.

– У меня ребенок! – повторила Каролина, но ее голос растворился в воздухе. – Ребенок! – выкрикнула она в тишину.

III

Нора открыла глаза. Небо за окном предрассветно бледнело, но луна еще висела над деревьями, заливая комнату призрачным светом. Норе снился сон: она искала что-то на замерзшей земле, что-то безнадежно потерянное. Лезвия травы, острые и колючие, клонились от ее прикосновений, оставляя на коже крохотные порезы. Проснувшись, Нора в минутном замешательстве поднесла ладони к лицу, но они были нетронуты, ногти аккуратно подпилены и отполированы.

Рядом, в кроватке, плакал ее сын. Одним плавным, скорее инстинктивным, чем осознанным движением Нора взяла его к себе в постель. Арктически белые простыни возле нее отдавали холодом: пока она спала, Дэвида вызвали в клинику. Нора приткнула ребенка в теплую выемку своего тела, распахнула ночную рубашку. Крохотные пальчики крылышками мотылька прошлись по набухшим грудям, ротик приник к соску. Моментальная острая боль тут же стихла, излившись молоком. Нора гладила тонкие волосы сына, его хрупкий череп. Да, в человеческом теле скрыта просто поразительная сила. Ладошки замерли, успокоились – маленькие звездочки на фоне темных кругов вокруг ее сосков.

Нора закрыла глаза, качаясь на волнах дремы, между сном и бодрствованием. Глубоко внутри нее открылся источник. Молоко текло свободным потоком, и Нора непостижимым образом ощутила себя рекой или, быть может, ветром, обнимающим абсолютно все: нарциссы на туалетном столике, нежную траву, безмолвно растущую во дворе, новые листочки на деревьях, настойчиво проклевывающиеся из почек. Мелкий жемчуг крошечных белых личинок, прячущихся в земле и превращающихся в гусениц, пядениц, пчел. Птиц, громко кричащих в полете. Все это принадлежало ей. Пол стиснул у подбородка маленькие кулачки. Он сосал, ритмично напрягая щеки. Вокруг тихо пела вселенная, безупречная и требовательная.

Сердце Норы переполнялось любовью, всеобъемлющим счастьем и печалью.

В отличие от Дэвида, она поначалу не плакала о дочери. Задохнулась при родах, объяснил он со слезами, блестевшими в однодневной щетине. Маленькая девочка, не сделавшая ни единого вдоха. Пол лежал у нее на руках, Нора смотрела на сына: крошечное личико, безмятежное и сморщенное, полосатый вязаный чепчик, младенческие пальчики, розовые, нежные. Малюсенькие ноготки, еще мягкие, прозрачные, как луна днем. Дэвид говорил, но его слова по-настоящему не доходили до Норы. Та ночь помнилась сначала отчетливо, а затем очень смутно: снег повсюду, бесконечная дорога в больницу, пустынные улицы, остановки у каждого светофора и чудовищные, сокрушительные, как цунами, потуги. А позже и вовсе разрозненные, странные воспоминания: непривычная тишина больницы, приятное тепло изношенной голубой ткани. Холод смотрового стола, полоснувший по голой спине. Блеск золотых часиков Каролины Джил всякий раз, когда та подносила к ее лицу маску с наркозом. Затем Нора очнулась. Пол лежал у нее в руках, Дэвид стоял рядом и плакал. Она поглядела на него озадаченно, с отстраненным любопытством: действовали лекарства, пережитые роды, гормональный выброс. Еще один ребенок? Мертворожденный? Как это? Нора помнила возобновление схваток и страх в голосе Дэвида, выступивший над его спокойствием, точно камень над водным потоком. Но младенец у нее на руках был здоров и прекрасен чего же еще желать? Ну-ну, все хорошо, сказала она Дэвиду, поглаживая его по руке, все хорошо.