Дочь короля

Вечером того же дня в Тауэр-Вейк прискакал с большим отрядом Пенда. Я не виделась с ним с тех пор, как ещё летом он несколько раз наезжал ко мне, справлялся от имени моего опекуна, не нужна ли помощь. Пенда не знал, что я жду ребёнка, и я не хотела, чтобы он проведал. Поэтому я вышла встретить его, закутавшись в свой широкий лиловый плащ.

Пенда был вооружён с головы до ног. Сказал, что в графстве неспокойно, люди взялись за оружие, и граф прислать воинов, дабы они заблокировали все подъезды к Тауэр-Вейк. Я подумала об Эдгаре с благодарностью. Он заботится обо мне... Но, возможно, так он просто выполняет свой долг опекуна.

Поблагодарив Пенду, я спросила, что же всё-таки происходит.

— Сам дьявол не разберёт, — помрачнел он. — Люди Нортберта из Хантлей-Холла и ещё несколько нормандских баронов клянутся, что саксы первыми напали на них. Оно на то и похоже. Усадьбы Хантлей и ещё несколько других действительно подверглись нападению. Пострадавшие норманны уверяют, что нападавшие были саксами, они кричали боевой клич, сжигали дома, резали людей. А саксонские таны клянутся святыми Эдмундом и Дунстаном, что не чинили ничего подобного и норманны первыми взялись за оружие. Эдгар пытался поговорить с теми и с другими, да только люди обозлены. Если граф не справится с положением в ближайшее время, будет совсем худо. Тогда весть о волнениях дойдёт до короля, и он введёт войска. А тут ещё в Гронвуде...

Но он не договорил, махнул сокрушённо рукой. Уехал. А я, ошеломлённая всем происходящим, даже забыла сказать ему о раненом незнакомце. Хотя, если заварилось такое, немудрено, что он просто одна из жертв... Которых вскорости будет множество.

И началось. Вести приходили одна хуже другой. Восстание ширилось, деревни сжигались, крестьяне прятались в болотах. Повсюду были расставлены кордоны графа, но их обходили стороной, и вспыхивали всё новые и новые стычки. Однако мои владения это безумие миновало, слава Пресвятой Деве. Мы жили обычной размеренной жизнью, забивали на зиму скот, стали чесать лён. По вечерам все вместе собирались в зале у огня. Но это были не обычные патриархальные посиделки; люди просто жались друг к другу, рассказывали новости, от которых леденела кровь.

Из-за всех этих событий я надолго упустила из виду нашего раненого, который, проведя несколько дней в беспамятстве, пришёл в себя и начал поправляться. Странный он был человек — всё время молчал, поначалу отказывался принимать пищу. Один раз даже сорвал бинты с раны. Я накричала на него. Уж если Господь по своей милости сохранил ему жизнь, то великий грех отказываться от сего дара. Незнакомец подчинился мне словно нехотя. Его как будто что-то угнетало, и он всё время лежал, отвернувшись к стене.

Однажды, когда я кормила его, позади меня раздался резкий голос Элдры:

— Зачем ты возишься с этим нормандским псом, Гита?

У жены Альрика в последнее время очень изменился характер. Она стала угрюмой, злой, её глаза загорались, лишь когда она узнавала о стычках саксов и норманнов.

Мой подопечный поднял на Элдру глаза — красивые голубые глаза, в которых, однако, ничего не отразилось. Продолжал покорно есть.

— Ты знаешь его? — спросила я, не оборачиваясь.

Элдра лишь хмыкнула:

— Конечно, знаю. Его зовут Ральф де Брийар. Он из тех рыцарей Бэртрады, которых Эдгар изгнал с позором.

Мой подопечный тихо застонал и, отведя мою руку с ложкой, отвернулся к стене.

Итак, я узнала имя незнакомца. Но то, о чём говорила Элдра, было мне неизвестно. О каком изгнании рыцарей она упоминала? И когда вечером в башню вернулся Утрэд, я расспросила его.

Мой верный воин целыми днями разъезжал по округе, проверял дозоры, узнавал новости. Возвращался усталый, хмурый. Однако на все мои расспросы в тот день ответил сполна. Я была поражена. Леди Бэртрада организовала заговор против мужа, даже велела своим людям схватить его. И если бы не преданность верных слуг Эдгара, неизвестно, чем бы все и закончилось.

Я вдруг ощутила такую нежность к Эдгару! Но к ней примешивалась и известная толика торжества. То, что сделала эта женщина, его законная супруга, свидетельствовало только об одном — между ними нет ни зерна истинного чувства. И это означает... Это означало, что рано или поздно Эдгар вспомнит обо мне.