Дочь короля

— В лучшем случае шериф будет вынужден выдать Гиту замуж за кого-нибудь из мелких танов. Так он хоть частично сможет вернуть ей доброе имя. Частично, сказала я, ибо разве забудется, кем была Гита для шерифа? Отныне её имя будет навеки опозорено, проклято. И найдётся немало таких, кто скажет: Гита Вейк, потомок Хэрварда, запятнала честь его рода, раздвигая ноги перед первым же, кто пожелал её взять!

Я вздрогнула от неожиданной грубости этих слов. Но матушка Бриджит, как я знала, сама была саксонской крови, и ей нестерпимо было знать, как пятнается имя высоко почитаемого в Дэнло мятежника.

Наконец настоятельница справилась с волнением.

— Вот отчего Ансельм приезжал в нашу обитель и беседовал со мной о Гите. Он святой человек, я даже была тронута его заботой о сей несчастной. Нужно ненавидеть грех, но возлюбить грешника, — говорил он. И мы должны сделать всё возможное, чтобы помочь Гите, спасти её от похотливого шерифа, который, прикрываясь своим опекунством, обесчестил саксонскую леди. Вот для этого и понадобилась мне ты. Я говорила о тебе отцу Ансельму, и он счёл, что ты подходишь нам.

Я слушала. Она же заговорила о том, какая я богобоязненная и рассудительная девушка, о том, что я была подругой Гите и та прислушивалась ко мне. И мой долг — поехать повидаться с ней и постараться уговорить оставить Эдгара, уехать от него до того, как прибудет его невеста и разразится скандал. Я должна буду предложить Гите вернуться в обитель, где её по-прежнему ждут и где она сможет укрыться от злых пересудов. Тогда аббат Ансельм вновь выхлопочет себе опекунство над ней.

Я тоже считала это наилучшим выходом для Гиты. Конечно, Ансельм не совсем беспристрастен в этом вопросе, однако что значили его корыстные планы по сравнению с тем, что Гита будет спасена от хулы, укроется за стенами монастыря, вернётся к нам... ко мне... Мне ведь порой так её не хватало.

— Конечно, я сделаю всё, что в моих силах. Когда мне ехать?

Настоятельница улыбнулась:

— Я знала, что смогу положиться на тебя, Отилия. Вы ведь всегда были подругами с Гитой Вейк, не так ли?

Да, так. Мы сдружились с тех пор, как только я стала оттаивать в монастыре от своих бед. Конечно, Гита знала, через что мне пришлось пройти, но никогда ни единым словом не заикнулась об этом. А мне было лестно, что меня выделила вниманием внучка легендарного Хэрварда. Даже не знаю, отчего Гита питала ко мне расположение. Она — любимица в Святой Хильде... и такая красавица. Она и ребёнком была прелестна, а когда выросла, стала просто как ангел. Однако всегда в ней словно горело некое потаённое пламя, некая страстность, и порой мне казалось, что жизнь в монастырском затворе её гнетёт. Но я гнала от себя эти мысли. Гита любила книги, любила учиться, а где, как не в монастыре, она могла развить свои способности к наукам? И я сделаю всё, чтобы она вновь вернулась сюда. Так я заглажу свою вину перед Гитой, перед сёстрами, перед самой собой, наконец.

Выехала я сразу после трапезы. В обители всё по-прежнему считали, что я еду в Хантлей. Чем менее в монастыре будут знать о моём визите к «датской жене» шерифа, чем меньше вообще узнают о её позоре, тем легче ей будет вновь обрести покой среди сестёр.

Я несколько робела, отправляясь в одиночестве в суетный мир. Мать настоятельница дала мне в дорогу свою пегую низкорослую лошадку, а один из наших арендаторов проводил меня через лес. Лишь когда мы вышли из-под деревьев и под ногами зачавкала влажная земля, мой проводник остановился, указывая на тропу, окаймлённую старыми вётлами:

— Двигайтесь всё время по этой дороге и никуда не сворачивайте. К вечеру будете в Гронвуде. Его ни с чем не спутаешь, так что не ошибётесь. А там кто-либо из людей шерифа отведёт вас в Хантлей.

Но в Хантлей я не поеду. Я ехала в Гронвуд, к Гите.

Я тронула повод лошади и причмокнула. В пути я размышляла о том, что скажу подруге. В глубине души я опасалась, не добровольно ли Гита пошла на союз с шерифом? Он всегда производил на неё впечатление. На всех нас. Однако чтобы позволить опорочить себя...

Я вновь и вновь продумывала будущий разговор с Гитой, но в какой-то момент мои глаза словно открылись и я увидела, как хорошо вокруг. Я ехала по тропе через заливные луга фэнов, смотрела по сторонам, и сердце моё исполнилось благодатью. Была весна, май месяц. Впереди блестели под солнцем земли фэнленда, ярко зеленела осока, качались камыши да темнели среди тростников кровли хижин, в которых ютились болотные жители. Искрящиеся заводи, сверкая среди зелени, уходили вдаль до самого горизонта. А островки между ними были покрыты цветущими яблоневыми садами, словно розоватым облаком одевая берега вод.