Вскоре низины фэнов остались позади. Почва стала суше, леса сменялись пашнями, мы то и дело проезжали селения, встречали крестьян, пасших свиней в дубравах, или гуртовщиков, перегонявших овец. Все эти люди снимали шапки перед шерифом, а на меня поглядывали с любопытством — на меня, женщину, закутанную в плащ Эдгара, едущую на одной с ним лошади... Я забеспокоилась. Может, они считают, что я очередная жертва Эдгара Армстронга? Уж не пересесть ли мне на мою пегую? И ещё эти подспудные, греховные мысли о том, настолько ли я хороша, чтобы люди могли меня счесть достойной внимания шерифа? От них меня обуял ещё больший стыд. Я сжалась, поникла, укутанная в плащ Эдгара, не смея поднять головы.
— Вон уже Гронвуд, — услышала я голос своего спутника, и в нём была радостная гордость.
Только теперь я осмелилась бросить взгляд вперёд. Воистину то, что говорили люди о Гронвуде, не было преувеличением. И хотя замок был ещё далёк от завершения, чувствовалось, что это будет нечто грандиозное.
Строения Гронвуда возвышались на небольшом пологом холме — белые мощные стены, круглые башни, рвы, вокруг которых уже возникло целое селение. И сколько тут людей! Забыв обо всём, я глядела по сторонам. Это был какой-то человеческий муравейник. Причём все без исключения были заняты делом, все работали. Я видела множество мужчин и женщин, таскавших камни, пиливших дрова, кативших бочки, носивших речной песок. Мимо проезжали телеги, груженные мешками с известью, сновали разнорабочие. Я видела штабеля брёвен и обтёсанные каменные блоки, слышала команды, выкрики. Клубилась пыль, пахло потом, древесиной, смолой. Всё это напоминало картину хаоса, но некоего упорядоченного хаоса, где каждый знал, что делать.
Мы миновали первый ров, шириной более пяти ярдов и глубиной около четырёх, за ним тянулся вал, образованный вынутой изо рва землёй. Далее располагался ещё один ров, за которым высилась стена с выступающими из неё круглыми дозорными вышками. Я видела, как рабочие поднимают при помощи блоков и лебёдок на высоту стен грузы с камнями и отшлифованные блоки, а наверху каменщики заняты укладкой — скребут, шлёпают, пристукивают мастерками. В сарайчиках вдоль стен можно было видеть каменотёсов, обрабатывающих с помощью резцов и деревянных молотков будущие плинтусы, капители колон, детали арок. Невдалеке стояла кузница, сквозь открытую дверь которой виднелись отблески огня и слышался звон ударов по наковальне — это кузнец готовил для строителей новые инструменты.
Когда мы миновали проём в крепостной стене и въехали во внутренний двор, я с удивлением поняла, что Эдгар намеревается его покрыть плитами, словно полы в соборе, — неслыханная роскошь. А прямо перед нами высилась громада главной замковой башни-донжона. Полускрытая сетью деревянных лесов, она всё же производила впечатление настоящего дворца: ровные каменные ступени вели к высокому крыльцу, идеальны были проёмы окон с овальным верхом, а ещё выше виднелась открытая галерея, на которой трудились каменотёсы, придавая её подпоркам вид сдвоенных изящных колонн.
Эдгар остановил коня у крыльца и с лёгкостью соскочил на землю. На его окрик в арке двери показалась немолодая крепкая женщина.
— Эй, Труда, где сейчас леди Гита?
Женщина, вытирая руки о передник, поспешила нам навстречу, сказав, что госпожа весь день была в замке, а недавно выехала прокатиться верхом.
— Думаю, она скоро вернётся, — кивнул Эдгар. — А пока, Труда, прими как следует нашу гостью. Миледи наверняка обрадуется встрече с ней.
Увидев мою мокрую, испачканную тиной одежду, пожилая женщина сокрушённо зацокала языком:
— Святые угодники! Что же это с вами приключилось, милочка?
Не дожидаясь ответа, она повлекла меня за собой, но наверху я на мгновение остановилась.
— Милорд Эдгар, я так ещё и не поблагодарила вас за своё спасение. Храни вас Бог. Отныне я всегда буду поминать вас в своих молитвах.
Он слегка поклонился. Скорее игриво, чем почтительно. Но я не обиделась. Как и ранее, меня обезоружила улыбка шерифа. В ней была почти женская мягкость, если бы мужественность Эдгара не проступала в решительном подбородке, быстром твёрдом взгляде.